Название: "Когда идёт снег" Автор:D-r Zlo Фэндом: "Аватар: Легенда об Аанге" Персонажи: Зуко / Мэй Рейтинг: G Жанр: Гет, Романтика, Флафф, Повседневность Состояние: закончен Размер: драббл
читать дальшеЭто была редкая в их краях зима: обычно становилось просто прохладно, и жители Страны Огня переходили с просторных легких одеяний на более плотные и тёплые, с высокими воротниками, чтобы защитить шею от ветра. У них практически никогда не бывало снега – разве что очень редко, и шёл он недолго, слегка припорашивая каменные дома и зелёную траву. В этом году было много снега. Зуко брезгливо ступал на землю: у него не было обуви, позволяющей ходить по снегу – ведь на Южном Полюсе он не оставался подолгу, и ему не было нужно менять свои сапоги из тонкой кожи. Сейчас же сапожник готовил ему новую обувь, обитую мехом, наподобие тех, что носит народ Воды на Южном Полюсе. В них намного легче переживается неожиданно свалившийся на землю холод… Мэй очень шло её новое одеяние: бордово-чёрное, с затейливым и неброским узором золотой нитью, изнутри оно было обито мехом чёрном лисицы – гладкий, блестящий, бесконечно элегантный. Ей вообще шло тепло одеваться – Зуко слабо мог себе представить Мэй в купальнике, обнаженность – это просто не её. Хотя, как только он вообразил себе её голые плечи и тонкие руки, его бросило в жар, и принц – теперь уже Лорд – поспешил отвернуться. Каждый снег в Стране Огня – это праздник. Зуко взял свою невесту за руки: ради него она сняла бархатные перчатки, и теперь её узкие кисти стали холодными и розоватыми от щиплющего кожу мороза. Он начал дышать на пальцы, стараясь согреть и размять их. Мэй смущенно улыбается: ей всегда очень неловко, когда Зуко проявляет к ней такую нежность – да и тем более где, на людях! Впрочем, она бы ни за что на свете не хотела, чтобы он сейчас остановился. Ни за что.
Всякий раз, когда в Стране Огня шёл снег, играл свадьбу кто-либо из членов императорской семьи. Мэй очень хотела, чтобы этот день пришёлся на снегопад. Ведь снег так красиво лежит на её меховом одеянии и в черных волосах принца Зуко.
Автор:D-r Zlo Название: "В Поднебесной нет неправых родителей" Фэндом: Мулан Персонажи: Мулан, Чанг, их потомки Рейтинг: G Жанры: Гет, Джен, Ангст, Мистика, Психология, Повседневность, AU Предупреждения: ОМП, ОЖП Размер: Мини
читать дальшеПоднебесная империя могла славиться доблестью своих воинов, мудростью правителей, добропорядочностью жителей, красотой женщин и талантами мастеров. А также – крепостью семьи, единой, твердой и нерушимой, как мощь Великой Китайской Стены. Сколько пословиц было придумано о благонравии китайских жен, сколько написано песен о достоинстве мужей и послушании детей! Не было в Китае такой семьи, в которой из поколения в поколение не передавались бы семейные тайны и мудрости. Дети почитали родителей, родители кормили старцев, а те передавали им волю предков; и всё это потому, что китайская семья – нерушима и целостна, как одно тело. И лишь умерев, Фа Мулан поняла, что не всё так просто.
Чтобы понять родителей, вырасти собственных детей. После рождения Чангминга Мулан особенно остро поняла волнения и страх своих родителей, усталость матери и тревогу отца за будущее дочери… Но к третьему ребёнку и Мулан, и Чанг обрели необходимое им спокойствие, и уже не волновались, когда юные и шумные мальчишки лезли набивать себе первые шишки.
У курицы не бывает трёх ног; у матери бывает два сердца. И всё-таки Мулан боялась. Она с тревогой вглядывалась в лица своих детей и видела в них худшие черты их предков: Чангминг был таким же упрямцем, как она сама, но, в отличие от матери, даже не стремился помириться с миром – гордый несчастный мальчик! Фа – вылитый дед-генерал, отец Чанга: серьезный, степенный, требовавший абсолютной беспрекословности… Он постоянно дрался со старшим братом и открыто презирал его – а ведь Мулан так хотела, чтобы они помирилась! Ну и Нианзу, похожий на другого дедушку, отца Мулан: склонный к размышлениям и философствованиям, и такой же больной и гордый. Нианзу ходил на равных с другими детьми и делал всё, чтобы те не замечали его пораженных болезнью ног – но это же дети, мальчишки, они не могут не смеяться над тем, кто слаб. Было бы у Мулан второе сердце, наполненное исключительно добродетелью предков, она б раздала его своим несчастным сыновьям – но увы, увы.
Трава оставляет корни, человек - потомство. Вся семья несла военную службу, и даже больной Нианзу выполнял работу военного секретаря и картографа. У них не было выбора: Чанга назначили генералом, и он самолично руководил военными действиями, а Мулан по-прежнему участвовала во всех войнах: не только как солдат, наравне со всеми, но и как символ победы Китая над врагами. Она не проигрывала ни единого боя, и её сыновьям приходилось расти в тени своих знаменитых родителей. И когда Чангминг сложил своё обмундирование и объявил, что уходит в монастырь, никто ему вначале не поверил – кроме матери. Хоть Мулан и хотела видеть своих внуков, но она бы поступила так же, как Чангминг – и лишь молилась предкам в ту ночь, когда её сын тайком ушёл из дома. Прямо как она, когда впервые решилась отправиться на войну. Но Чанг его не понял и отрекся от сына; и даже Мулан ничего не смогла поделать с этим.
Старый человек в семье - сокровище. Постаревшая Мулан чувствовала себя неуютно. Ей казалось, что из неё при жизни сделали некий образ, одного из идолов, которым поклоняются варвары с севера. Фа и Нианзу сделали всё, чтобы обеспечить свою матушку почетом до конца дней – да и народ Китая не собирался забывать ей её почести. Конечно, так было правильно, но чуткая Мулан испытывала смятение, когда невесты, их матери и внуки не давали ей сделать ни шагу – а ведь она управляла войсками, когда в бою был убит её Чанг. Даже сейчас она не чувствовала себя старой – не настолько, чтобы на неё молились, как на предка. А ещё Мулан по-прежнему боялась. Она видела на лицах живых тени давно усопших предков, подмечала знакомые интонации и с тревогой наблюдала, как её дети ссорятся – абсолютно так же, как это делали их родители, их деды и деды их дедов; и это было куда страшнее, чем горы мертвецов на военных полях.
Родителям помогай при жизни. Когда Мулан отправилась к предкам, семья развалилась на две воинствующие половины – прям так, как она и думала! Она уже и в молодости знала, что её сыновья не дружны, что Фа хотел бы стать наследником отца, а Нианзу старался доказать всему миру, что он такой же сильный, как и остальные мужчины. Невеста Фа ненавидела невесту Нианзу, а та подначивала своих детей, чтобы те устраивали пакости своим кузенам… И это всё во имя её. Во имя того, чтобы соответствовать великой бабушке, героине всего Китая – Фа Мулан. И как она была счастлива, когда очередной отщепенец её семьи, бестолковый сын Фа, Менгъяо, ушёл из дома, чтобы бродяжничать и нести людям доброту и истину – той самой, которой лишилась её семья.
Поздно прокалывать уши невесте, когда она сидит в свадебных носилках. Дочь была только у Нианзу: Аи – славная, милая, застенчивая и очень добрая девочка, та самая идеальная невеста, которой Мулан никогда не могла стать. Она боялась разговаривать с бабушкой и смотрела на неё издалека круглыми влажными глазами. Один раз она даже убежала от неё, когда Мулан позвала внучку к себе: вскоре она узнала, что Аи случайно разбила одну из ваз, и боялась, что бабушка может отругать её. Как глупо, ведь Мулан строго воспитывала лишь мальчиков… Её выдали замуж рано, и тоже за военного. Аи нарядили в красное платье, подарили ей бабушкину клетку со сверчком и веер – тот самый, с которым Мулан в первый раз приходила к свахе. Аи плакала, больше обычного; но слёзы её видела только бабушка на небесах – ведь она знала, что Аи полюбила совсем другого. Лохматого юного гонца, разносящего известия из императорского дворца. Ночью он приходил к ней, и они держались за руку, не говоря ни слова; и их любовь, светлая и непорочная, разбилась об свадьбу с нелюбимым. Аи плакала, и вместе с ней плакала её бабушка: о, если бы живые могли только видеть её слезы! Если бы она могла восстать и научить их, объяснить дураку Нианзу, что он поступает неправильно! Но её дети неправильно читали даже знаки от предков.
К родственникам ходи пореже, на огород - почаще. Аи грызла подушку и плакала всякий раз после того, как её муж был с ней: она молилась, молилась бабушке, не богам – и Мулан не могла не видеть её страдания. Она посылала ей знаки, утешала, насколько могла, и злилась на своих детей: самодовольного Фа и глупого, эгоистичного Нианзу. Аи испытывала боль всякий раз, когда оставалась со своим мужем; она прокусила губу в первую брачную ночь и затем лишь растравляла рану – ведь её супруг любил жену сильнее, чем она его. Спустя некоторое время Аи уже ждала ребёнка, которого не любила: она сидела у зеркала голой, глядя на растущий изо дня в день живот, и Мулан знала, что Аи едва сдерживается от рокового удара – себе, по пуповине. Аи плакала, а Мулан упрашивала Мушу, чтобы он помог несчастной девочке, чтобы он передал ей волю бабушки – Мулан никогда бы не допустила, чтобы её внучку мучили так же сильно, как и её саму! Не ради этого сражалась Фа Мулан, чтобы к девочкам вновь относились как к пустым головёшкам от костра! И Мушу пытался, не раз пытался: муж Аи смертельно боялся ящериц и считал их злыми духами.
На большом дереве всегда найдётся сухая ветка, в большой семье всегда найдётся бедняк. Ещё сложнее было слушать разговоры духов предков: они любили и Фа, и Нианзу, и хором ругали дураков Чангминга и Менгъяо за то, что ушли из дома и обрекли себя на одиночество. Мулан почитала своих предков – даже теперь, когда была одной из них, но она горячо отстаивала сына и внука, называя их единственными светлыми душами в их такой большой семье. И пусть её сын станет монахом, а внук – бродячим поэтом, это всё равно лучше, чем богатый чванливый дурак или жестокий деспот, ведь они смогут найти просветление. Они и так испортили им жизнь, даже если этого и не хотели. Они передали Чангмингу и Менгъяо все недостатки рода, и ещё – кое-что сверх того; и теперь они, как мыслитель и святой человек, должны с ними справиться… И опять Мулан никто не понимал.
Лучше дома, чем вдали от него. Брат Менгъяо, Ганг, завидовал ему – Мулан это знала точно. Не раз он, занимаясь сосредоточенно уроками, смотрел на дорогу и жадно разглядывал по праздникам бродячих поэтов, рассказывающих веселые и затейливые хуабэни. Мулан знала: Ганг иногда писал стихи и хранил их в потайном месте, чтобы отец не нашёл их и не наказал Ганга за излишнюю чувствительность, недостойную мужчины. Мулан искренне желала внуку, чтобы он нашел ту дорогу, по которой мог бы отправиться вслед за братом; но он её не нашёл. Он даже почти не выходил из дома и реже остальных отлучался от семейного очага: Ганг боялся, что, если он уйдет, то не вернётся, как и Менгъяо, и тогда предки и отец проклянут его. - Лучше дома, чем где-нибудь ещё, - трусливо отвечал он, кутая толстое тело в халат; и затыкал уши всякий раз, когда его отец и мать вновь начали грызню.
Когда женщина берется за мужское дело - семья процветает; когда мужчина берется за женское дело - семья разоряется. Под конец жизни Фа всё меньше оставался довольным своим сыном. Он приходил к духам и спрашивал у них совета, что ему делать: ведь Ганг растёт ещё большей тряпкой, чем Менгъяо, а ведь Фа-то хотел воспитать достойных наследников, похожих на него самого! А уж о схожести своих детей с дедушкой или бабушкой он и не смел даже мечтал! Но что, почему все сложилось именно так? Почему Ганг занят больше вином, нежели войной? Почему он постоянно смотрит на дорогу, по которой ушёл его брат? Что ему делать, ведь он сколько раз выталкивал сына на поле боя – и всё равно это не сделало его мужчиной!... Мулан видела, как страдания Фа въедаются всё глубже в Ганга, делая его ещё более далеким от отца, как море от берегов. Предки шумели, а она лишь желала ему убежать отсюда прочь, куда подальше, как убежал Менгъяо, и никогда, никогда не заводить детей, чтобы они не были такими же несчастными, как и он сам! Ганг женился последним; и жена принесла ему двух очаровательных дочек.
Зять сыном не становится. Чем ближе роды Аи, тем больше её муж становился сумрачным и угрюмым. Он не приближался к жене, с отвращением смотрел на её тело, а затем умолял на коленях своих предков, чтобы те сделали его жену хоть немного более привлекательной в эти дни. Ну или бы послали на него, дурака, свою кару, ведь как он смеет думать о красотках из военного порта, торгующих своим телом, в то время как его жена несёт сына! Мулан была бы и рада ему предоставить возможность умереть от гнева предков, но не обладала соответствующими полномочиями. И даже синяки на шее Аи, оставленные, несомненно, её мужем, не давали Мулан возможности покарать негодяя и вонзить меч в его грудь…
Если в семье есть старец - значит в семье есть опыт. К старости Фа и Нианзу становились ещё более склочными, дерзкими и неприятными. Нианзу совсем перестал ходить: ведь всю молодость он стремился доказать своим ногам, что они лучше, чем кажутся, а теперь его ноги мстят своему хозяину, заставляя чувствовать его жалким и беспомощным стариком. Фа давно потерял надежду на наследника и теперь его гнев распространяется во все стороны, подобно заразной болезни: доставалось и жене, и сыну, и его невесте, и даже внучкам. Они не несли ни мудрость, ни добро, лишь раздражение, отчаяние и разочарованность – ведь они всегда хотели быть такими же, как их героическая мать или отважный отец. Мулан чувствует себя виноватой перед ними, и если бы она могла плакать, выплакала бы все слезы.
Братья - руки и ноги одного тела. Нианзу и Фа умерли с разницей в несколько дней. Нианзу лежал на кровати, прикованный своей болезнью: он бесконечно плакал, и слезы лились из его глаз несколько суток, пока он не умер – лишь слезы перестали течь в какой-то момент. Фа в очередной раз поднял руку на жену, оступился и сломал себе шею. Их хоронили вдвоём, и пришли на похороны Чангминг (ещё более древний, чем братья, но выглядящий куда моложе их самих), и Менгъяо, смотревший на похороны издалека. Ганг растерянно переглядывался с женой и понимал, что без отца он не сможет вести семью и вскоре они разорятся. Аи давно умерла – ещё при родах, когда она умоляла бабушку забрать её к себе и не продлевать её мучений. Жены Нианзу и Фа впервые за долгое время были дружны – но это обещало продлиться только лишь до конца траура, пока ещё будет жива память о покойных супругах: после они станут вести ещё более ожесточенную войну, чем прежде… Мулан же смотрела в ясные лица дочерей внука Ганга и радовалась. Очень радовалась.
Название: Он просыпается каждую ночь. Автор:Emryz Бета: Amaryllis Размер: Mini, 699 слов Фэндом: Doctor who Персонажи: Десятый Доктор, упоминание Роуз Жанр: Немного ангста, AU Рейтинг: G Дисклеймер: ни на что не претендую, кроме собственных мыслей =) Размещение: Только с разрешения автора, Описание: Доктор живет обычной жизнью, обычного человека - роскошь, которую он никогда не мог себе позволить. Он не помнит своего прошлого, кем был, сколько видел. Не помнит о том, через что пришлось пройти, кого спасти и кого потерять. Но каждую ночь он видит странные сны, незнакомых людей, которые кажутся ему ближе, чем те, с кем он общается изо дня в день.
читать дальшеОн просыпается каждую ночь. Тяжело дышит, рассредоточенно всматривается в пустоту и задыхается, словно секунду назад пробежал не меньше мили без остановки. Но причина не в этом - просто каждую ночь его мучают кошмары. Он не находит им объяснения, а они сжигают его изнутри, выматывая и заставляя страдать от невыносимого ощущения утраты. Каждую ночь, каждую чертову ночь он сходит с ума, день ото дня, теряя по капли рассудка, оставляя его в своих кошмарах. Он не хочет забывать, не имеет права, просто знает, чувствует это каждой клеточкой своего сознания, что помнить – очень важно… Но стоит открыть глаза - и в памяти остаются лишь смазанные образы, лишенные смысла и ответов. Он просыпается каждую ночь. Ловит губами воздух, пытается поймать ускользающий сон в нелепой надежде сохранить хотя бы кусочек этой странной мозаики: цвет волос, фраза, взгляд, который смотрит с тревогой, руки, что крепко сжимают его ладонь, словно от этого зависит чья-то жизнь. Новая ночь, новый фрагмент. Он тщательно записывает все, что ему удается стянуть из своих кошмаров. А на утро все кажется пустым. И вроде не это он видел прошлой ночью и не так смотрели на него голубые, карие или все же зеленые глаза… Но он не сдается и продолжает окунаться в сновидения, старается запомнить как можно больше. Он просыпается каждую ночь. Просыпается с не покидающим чувством одиночества и безысходности. Такое бывает, наверное со многими, потому что люди всегда чувствуют, что они одни. Даже в толпе человек способен испытывать это чувство. Но то, что чувствовал он, было больше, глубже, словно он оказался единственным человеком во всей вселенной, у которого нет даже собственного дома. Человеком, который каждую ночь кого-то теряет. Он просыпается каждую ночь. Иногда он кричит и это выдергивает из очередного кошмара. Сегодня он видел девушку со светлыми волосами. Не запомнил лица. Кажется, она улыбалась, но он испытал лишь чувство вины и отчаяния, что оставили глубокие раны где-то там, в душе. И он вцепился в этот новый фрагмент мертвой хваткой, не желая забывать. Потому что это было важно. Все, что он видел, всегда важно и так неуловимо знакомо. Он просыпается каждую ночь. Сны. Он словно живет двумя жизнями. Тут, где он простой человек: встает по утрам, пьет кофе, идет на работу, вечером ужинает и ложится спать, чтобы на следующий день повторить привычный цикл. И там, где он нечто большее. Там у него есть обязательства и люди, очень важные люди, которых он не имеет права терять. Потому что обещал. Он садится на постели, не включает свет - луна освещает всю комнату, и он может спокойно передвигаться, не рискуя навернуться в полутьме. Ноги касаются прохладного пола, но образ девушки все еще стоит перед глазами. Впервые он запомнил, впервые. И, кажется, теперь его жизнь изменится. - Четыре часа, - мужчина моргает несколько раз, такая вот попытка вернуться в реальность, но сон словно впаялся в настоящее, не желая растворяться. Ему не хочется спать. Все, о чем он может думать, та девушка, глядя на которую ему было так невыносимо больно. Он идет на кухню и делает самый крепкий кофе, потому что сегодня он просто не сможет сомкнуть глаз. Горячая чашка согревает ладони. Мужчина подходит к окну и смотрит на полную луну, единственного свидетеля его безумия, что с каждой ночью накрывает с головой. Смотрит на небо и, кажется, что только там он смог бы найти свой настоящий дом. Но это всего лишь фантазии человека, который стал одержим своими снами. В которых постоянно кого-то теряет, и знает, что те, кого видит мельком в своих снах… они идут на риск ради него. А он? Он ничего не может сделать… совсем ничего. - Может, пора закидываться снотворным? – вопрос без ответа и горькая улыбка. Пятнадцать минут пятого, но он не собирается спать. Он садится за стол и открывает ноутбук - всегда записывает то, что удается запомнить. И сегодня он не хочет потерять настолько ценный кусок головоломки. - И как же мне тебя называть? – пальцы замирают над клавиатурой, мужчина хмурится и свободной рукой тянется к чашке с кофе. Он делает глоток и крепко зажмуривается, пытаясь восстановить в памяти картинку из сна. Горящие золотом глаза, словно волчьи, смотрят на него в упор, губы шепчут, но он не может разобрать слов, не помнит их. - Роуз... Я буду звать тебя Роуз, - еле слышный перестук клавиатуры, и часть истории, у которой, возможно, никогда не будет конца.
Автор:D-r Zlo Фендом: Franken Fran, Некроманки Название: "Странные гости" Персонажи: Ами, Катерина, Нора, Франкен, Вероника Рейтинг: R Жанр: Джен, Романтика, Юмор, Психология, Повседневность, Даркфик, Hurt/comfort, AU Предупреждения: Насилие, Нецензурная лексика, Некрофилия Размещение: только с разрешения автора.
читать дальшеЕсли бы кто подумал заглянуть к Катерине Герцов на чай в этот день (странно: кому могла придти в голову такая идиотская мысль? уж не её ли брату, странному мерзкому типу с потными ладонями Флориану Штайндорфу?), то он непременно бы удивился. Нет, во внешнем облике особняка ничего не изменилось: все такое же неприступное здание, под стать своей маленькой одноглазой хозяйке. И даже выглядит оно не грязнее обычного. Шторы не убраны, окна не помыты, черепица по-прежнему выглядела очень неважно… Короче, дом как дом: ничем не отличался от самого себя и вряд ли когда-нибудь будет выглядеть иначе, во всяком случае, не при этих хозяевах. Но, если прислушаться, можно понять, чем этот обычный (для Катерины Герцов обычный) дом так странен сегодня: внутри него раздавались совершенно несвойственные ему звуки. Кто-то цокал каблуками – а ведь ни Катерина, ни эта странная девочка Нора не носили обувь на каблуке. Разве что Ами… но это был второй пункт из его обширного списка «чего я никогда не надену и даже не просите», сразу после женских трусиков. Во-вторых, смех. Чтобы кто-нибудь смеялся в доме Герцов? Боже упаси, разве что только по ночам, возбуждая интерес и подозрения у соседей. Но днём? Да ещё такой заливистый?! Воистину, в этом месте произошло чудо, иначе это объяснить было никак нельзя. На самом деле, не было никакого чуда: просто впервые за долгое время у Катерины были гости. - Боже, Катерина-сан, Катерина-сан, какая она миленькая!!! Ах, Вы такой замечательный учёный, прямо в Вашего отца! Как талантливо! Окита, смотри, как чудесно работает её кровеносная система! Если сделать надрез… Ах, Катерин-сан, можно я ещё немного её пощупаю? Ну пожалуйста! - Можно, - согласилась Катерина, ссутулившись и пряча руки в карманах больничного халата. Нора флегматично, хоть и слегка настороженно, взирала на гостью, пока та прыгала вокруг неё, осматривая полумертвое тело девочки с дотошностью хирурга. Хирурга, привыкшего бурно выражать свои восторги и имевшего слабость к паталогоанатомии – кем, собственно, и была Фран Мадараки. Девушка выглядела немного старше хозяйки дома, хотя по факту их разница в возрасте была существенной; и преодолеть этот возрастной барьер помогла детская непосредственность Фран да гениальный склад ума Катерины. Пока одна летала от одного объекта к другому и искренне радовалась успехам своей подопечной, Катерина шла за ней, серьезная и сгорбленная – «как тень Менделеева», шутил про неё Ами. Сам Ами в это время подсматривал за ними из другой комнаты. Вообще-то он любил гостей, и особенно – гостий… Особенно молодых. И чтобы грудь была… ну хоть какая-нибудь и была, не то что два катерининых прыща. И в другое время он бы первый вышел её встречать, галантно целуя ручку и развлекая своей прекрасной персоной… но сейчас он не мог этого сделать по ряду очевидных причин. Во-первых, платье. Катерина, блин, сволочь – во всем доме ни единой пары брюк! Ни единой! То есть, какие-то он все же нашел, но они были слишком ему велики – да и носить одежду бедняжки Сато как-то не слишком прилично, особенно когда ты парень, по принуждению носящий женские шмотки. Во-вторых, знакомая Катерины. На этом можно было бы и завершить перечисление всех прочих пунктов: как показала практика, знакомые Катерины – личности ещё более стремные и подозрительные, чем сама Катерина. И всякий раз встреча с ними могла обернуться для бедняги Ами смертью… как бы глупо это не звучало в его положении. И в-третьих – сама эта девочка, Фран Мадараки. Нет, были в ней и хорошие стороны: например, если в неё влюбиться, то других претендентов на её руку и сердце точно не будет. Это достойный плюс. Потом, она милая и веселая, не такая, как Нора – и уж тем более не как Катерина. Наверное, она бы даже смогла притвориться нормальным человеком… хотя зачем себе врать – достаточно посмотреть на лицо этого фем-монстра Франкенштейна, чтобы всё про неё понять и отложить гор пять кирпичей. И ведь не то чтобы она страшная – если бы не шурупы в головы, швы по всему телу, периодически вываливающийся правый глаз и заштопанный рот, то она была бы даже милой. Немного. И снова – это дурацкое платье!!! Нет, Катерина точно садистка. Разве можно так издеваться над единственным мужчиной в доме? Теперь же даже ни показать себя нельзя, ни просто уйти куда-нибудь, как Сато… Вот и сиди здесь, как дурак, и рассматривай девочек в мини-юбках. Ууу. Ещё неизвестно, сколько времени Ами бы прятался от гостей и предавался самоуничижению, если бы в какой-то момент он не ощутил неприятный поскребывание у себя по спине. Это могло быть что угодно – когда в последний раз они с Норой играли в футбол, он довольно сильно покоцал своё тело, и сердитая Катерина кричала, что его нервная система будет восстанавливаться месяцами – поэтому пока он не ощущал ни вкуса, ни запаха, ни много того, что скрашивает или спасает жизнь. Как, например, сейчас – его могли разрезать, и также могла начаться чесотка, поди теперь пойми. Парень вывернул руку и почесал зудевшее место, а затем взглянул на свою ладонь. Опаньки, кровь. Опустил голову вниз – нет, ничего вроде не отрезано. Только гнилая кровь капает с розовенького платьица. И кишки со спины свисают. Что за?... - Ты подсматриваешь, грязный извращенец. – Мамочки, кто это?! Аааа! Точно же одна из этих знакомых Катерины, будь она неладна! – Ты задохнешься собственной кровью, и будешь проклинать тот день, когда решил попялиться на ножки моей сестры, животное! - Стой! Что за… Ами не успел договорить – кто-то маленький, но очень увесистый прыгнул на него, и парень с диким воплем упал на дверь. Орал он не от боли – её он вообще не чувствовал, из-за сбитой нервной системы, - скорее, от неожиданности и отчаянной мысли: «Меня убивают? Снова?! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ, сколько можно-то!». Их вскоре растащили; правда, Ами к тому моменту был серьезно разрублен. Отдельно валялись ноги, отдельно – руки… о, правая как раз угодила в один из башмаков, стоявших на пороге – он об них споткнулся во время полета, интересно? Что бы там ни было, Ами с тупым удивлением взирал на следующую мизансцену: его под грудки держала злая и испуганная Катерина, готовая вот-вот заплакать, а штопаное чудовище по имени Фран Мадараки быстро извинялась и прикрывала собой какую-то тень в черном, которую держали все её миньоны. - Ой, Ами-тян, с тобой всё в порядке?! – испуганно закричала Нора, бросаясь к нему. Ами разглядел лежащий на полу розовый парик – видимо, слетел с головы во время избиения. - Простите! Простите меня, пожалуйста! – почти кричала смущенная Фран, и Ами не мог не заметить, как она мила, даже будучи штопаным чудовищем. Ах, если бы Катерина-сан была такой же миленькой… - Вероника, как тебе не стыдно резать чужих зомби! - Смотри за своей сестрой внимательно! – кричала Катерина, прижимая Ами к своей… ну, можно назвать это грудью, хотя на язык просится совсем другое слово. – Это мой лучший экземпляр! - Он подглядывал за Фран, - мрачно заговорила тень, и Ами с удивлением отметил, что голос у существа был женский. Даже девичий. – Хороший вуайерист – мертвый вуайерист. - Ничего я не подглядывал! – наигранно громко возмутился Ами: сейчас можно было и соврать. – Это ты всё не так поняла! - Хотите, я вам его заштопаю? – извиняясь, спросила Фран. – Это не очень сложно, Вы и сами так умеете! - Да уж, будьте любезны! – Катерина с трудом подняла тело Ами, но тут к ней наклонился… Аааа, что это за существо!!! Человек с собачьей головой! Более того, головой какого-то бассета!!! Аааа, Ами с детства таких собак терпеть не мог, а оно ещё и минотавр!!! - Вам помочь? - Да, пожалуйста… Ух, ну ты и жирный, Ами! – возмущенно произнесла девочка, передавая испуганно орущего парня на руки монстра. - Эй, я не жирный! - Ух ты, какой он милый! Это твой лучший эксперимент, Катерина? - Да, Фран-сан. Только он конченый кретин – и прекрати орать немедленно! - Я собрала его конечности, если нужно. - Конечно, нужно, у меня нет запасных! Спасибо, Нора. - А можно я внимательно изучу, как он работает? - Конечно! Только не забирайте его с собой, пожалуйста… - Конечно, нет! И как у тебя получаются такие милые живые мертвячки? - Меня что, никто не слушает?! – провопил в отчаянии Амии, так сильно, что стеснительный миньон-минотавр даже будто бы поежился. Ну конечно, кто его станет слушать. Только чёрная тень бросила на него недобрый взгляд, и Ами осознал, что у этого существа есть не только голос, но и глаза. И огромные какие… как и нужно девочкам. И прикольная шапка, натянутая на лоб. И платьице миленькое, Ами такое на девочках очень любит… В общем, от такого существа было даже не обидно умирать. Уж всяко лучше нимфоманки Гвен или отвратительного инцестуозного братика Катерины, пропади он пропадом. И вообще, разве кто-нибудь когда-нибудь спрашивал его мнения? Вот-вот.
Зато его за всю жизнь не лапало столько девочек, сколько сегодня за несколько часов. Сначала ручки Катерины – ну, к ним он привык, хотя, конечно, ему было очень приятно, что она его касается. И где, ах, милая стеснительная немочка… Затем Фран – болтливая, восторженная, с очаровательным блеском в глазах – когда Катерина говорила, что к ним приедет подружка её папы, лучший ученый в мире, он представлял себе её немного иначе. А тут – такие манеры, такие мягонькие ручки! И хорошо, что их четыре, ему же больше достанется! Нора, подававшая его части тела… ну, это Нора, но всё равно приятно, даром, что он не может почувствовать её прикосновений. И даже Вероника – так звали ту злую девочку – нашла где-то в гостиной отрезанный палец и принесла его сестре. Правда, разбавив свой широкий жест обязательным «Я всё равно тебя прикончу, дичь», но всё равно Ами чувствовал свою победу. Эх, была бы ещё дома Сато-сан… - Вот! – Фран театрально взмахнула руками, всеми четырьмя. – Пусть сутки отлежится, а потом все придёт в норму. Только не увлекайся активными играми, слышишь! - То есть, к девушкам не приставать? – шмыгнул носом Ами, и тут же получил затрещину от Катерины. - Озабоченное животное! Мог бы и постыдиться перед гостями! - Давайте я его зарежу? – оптимистично предложила Вероника, и Ами почувствовал себя очень неловко. - Да что вы такие злые, - удивилась Фран, смывая кровь со своих рук в раковину. – Пойдемте лучше пить чай! А ты, Вероника, посиди здесь. Я, как старшая сестра, имею полное право наказать тебя за непослушание!
И наказала. Хотя Ами, между прочим, не просил её этого делать, а Катерина даже отговаривала. Они лежали в одной комнате – расчлененная на множество кусков злая Вероника и неловко себя чувствовавший Ами. Они оба никак не могли пошевелиться – хотя даже если бы и могли, то не захотели. Ну, Ами бы не захотел, а понять женские желания всегда было выше его сил. Снаружи раздавались радостные голоса: Фран рассказывала о чем-то около научном, Нора удивлялась, и даже Катерина порой хихикала. Негромко, но для чуткого уха Ами – всё равно слышно. Эх, а с ним она не так уж много хохотала. Даже грустно, что эту суровую и умную немецкую девочку смогла развеселить только одержимая доктор-мертвячка со штопаным ртом. Хоть пол иди меняй, тем паче что всё равно последние полгода он носит только юбки. И вообще, как они друг с другом знакомы? То есть, да, ученое сообщество наверняка небольшое, особенно по таким сложным вопросам… но всё равно – она ведь знакомая отца Катерины, а не её самой! А эта сестра, Вероника? Она откуда взялась? И вообще, её разрезали, а она не умирает… Что, и эта девчонка тоже труп?! Амии скосил на неё глаза, и каким-то чудом Вероника это почувствовала. - Будешь пялиться на меня – сдохнешь даже не очнувшись, - мрачно пообещала она. - Больно мне надо, - хмыкнул Амии: по всей видимости, эта девочка далеко не то же самое, что Катерина. Поэтому веселиться над её злостью, наверное, не стоит. – А ты видела когда-нибудь профессора Герцова? Вероника задумалась. Ну или не хотела отвечать презренному зомбаку сразу. - Один раз он у нас был, - наконец произнесла она. – В гостях у профессора Мадараки. - Вау! Прям в гости приезжал? - Чего ты удивляешься, дичь? Разумеется, он приезжал к нам в гости, вместе с этой девчонкой. Одно и тоже ведь изучают. - Просто… ну, я не думал, что суровые ученые ездят друг к другу в гости. Я-то представлял их этакими докторами зла: заросшие дядьки, косматые брови, заброшенные лаборатории… - Заросшие дядьки? Лаборатории? Что за ху… - Как бы то ни было, - перебил её Ами: вот женский мат он не любил, даже после своей смерти. Даже живя бок о бок с Катериной. – А ты его видела? - Конечно, видела. Хотя он похож на то, что ты описал. Доктор зло – или как ты его назвал? В общем, неважно. Фран к себе Катерину утащила, а профессоры сидели в комнате и молчали. - Что?... - Что слышал. Чему ты удивляешься? - Ну… вроде как в гости ездят поговорить. Разве нет? - Ну, они сидели и молчали. И лишь иногда зловеще хохотали. Ами не мог понять, говорит ли Вероника серьезно или попросту стебется над ним. Но в любом случае он решил не уточнять. - Это Фран обучала Катерину? - Нет, конечно! Иначе у твоей Катерины ещё тыща рук бы выросла. Уж половчее бы была, чем сейчас. - Эй, не оскорбляй Катерину! – обиделся Ами. Вот сейчас имел полное право: что эта девочка-снусмумрик о себе возомнила! - А ты что, добрый рыцарь? – насмешливо произнесла она. – Слыхала я о таких добрых парнях. Знаешь, они плохо кончали. - Да иди ты, - устало бросил ей Ами, утыкаясь в потолок. Ему вновь становилось скучно: оказывается, гости – это не так весело, как это было прежде. Хотя, вроде бы, всё то же самое, и даже убить пытались. Эх, вот бы уехала сейчас эта Фран, забрала с собой свою вредную сестру, а Катерина бы поднялась к нему и стала отчитывать… Она всегда так мило краснеет, когда ругает его. А ещё его операционный стол находится довольно низко, и, возможно, он даже сможет разглядеть её трусики… Но снаружи по-прежнему раздавались веселые голоса, и Ами вздохнул: Фран явно не собиралась уезжать. Ни движения, ни Катерины, ни даже праздничного тортика. Только лишь грубоватая убийца в качестве собеседника. Это могло продлиться до бесконечности.
Автор:D-r Zlo Название: "Следующая - конечная" Жанр: Гет, Психология, Повседневность, POV Предупреждения: нецензурная лексика Рейтинг: G ТИМы: Штирлиц/Есенин Размещение: только с разрешения автора.
читать дальшеМы ехали с поэтом вместе в метро. Он убеждённо рассказывал мне об экономике; рассказывал горячо, абсолютно так же, как читал свои безумные стихи – но мне немного скучно, хотя и не подаю виду, я обещала. Он извинялся, что не прочёл мои стихи – у него совершенно не было времени ничего читать. Писать тоже не было времени, но он старался это наверстывать – в конце концов, шутил он, спать мне вовсе необязательно. А вот ты бы могла писать и почаще, в конце концов, мы столько лет не виделись. Ты очень счастлива, я надеюсь? Ты нашла себе нормальную работу? Я кивала и жевала шоколадку. И чувствовала, что в душе у Мстислава творится какой-то Армагеддон. Даже тревожно как-то стало. Так тревожно, что даже ноги заледенели. Но я не подавала виду. Я знала, он тут же вскинулся, начал бы давать мне советы… Заботиться. Как раз всё то, что я ужасно не люблю, и из-за чего мы так ужасно громко расстались. Я же знаю, что это временное, что это обязательно пройдёт – а он не знал. Как сейчас помню, как он в последний раз ругал меня, я плакала, а он советовал мне травки заварочные и прочую панацею. От нервов и для укрепления организма. Тогда я встала с места и начала на него орать, а он на меня. Я ушла, а он так и не стал догонять. Вот так и расстались. А потом мы встретились, я сидела в метро, слушала его рассказы и завидовала. Какой же он талантливый, какой же он трудоспособный, какой же он умный, цепкий и энергичный… Как много всего успевает! И как же я глупа на его фоне, и абсолютно бездарна. И он ещё спросил, счастлива ли я. И что я должна была ему ответить, несчастливейшая из созданий? - Смотри, паук! Он ползёт, ползёт!!!!! Я открыла рот и наблюдала за процессом с неподдельным восторгом. Рука Славика переваливалась из стороны в сторону и не слишком-то похожа на паука, но мы оба были слишком пьяны, чтобы заморачиваться над этим. Вбок и вниз, вбок и вниз, вбок и... Тут Славик оторвал руку от поверхности, ворча что-то типа «фу, блять, руки теперь пыльные», и я расстроилась: слишком тривиально всё закончилось, слишком резко он оборвал игру, вырвал нас из игры в паука в реальную жизнь. Как, в общем-то, он всегда делал. Вагон нам улыбался. Поэт с кем-то заговорил, сверкая уставшими глазами, и я со стороны смотрела за тем, какой же он офигенный: вихрастый, высокий, располагающий к себе, и, несмотря на творческий вид, ужасно деловой. Я не общалась с людьми; в отличии от поэта, ужасно ненавижу это делать. А ещё, помимо людей, меня всегда раздражали голуби. Они всегда заслоняют небо. Я об этом подумала, когда засмотрелась на лампочку: она коротила и освещала вагон неприятным дерганым светом. Где-то дома живёт её подружка: такая же неровно работающая лампа, которую мне в своё время приволок поэт, ругаясь на то, что я сижу без света и вообще ни черта не слежу за своими глазами. Но она быстро перестала светить ровно, а мне всегда было наплевать, что меня окружает: есть свет и слава богу, пусть теперь стоит на фортепиано и, мигая, освещает мне ноты. Ноты покрыты пятнами от кофе, крови и какой-то дряни: я никогда не следила за тем, что куда кладу, и это всегда бесило поэта – а я напротив, очень сильно веселилась. Мне так хотелось, чтобы наши отношения не заканчивались никогда. Мне до сих пор постоянно попадались под руки старые фото с его лицом – впрочем, конечно, они старые, новые ведь не принято печатать, они все мелькают в бликах компьютера. Вот мы – пьём вино из бутылки, прямо на улице, и ухмыляемся в спину людям, которые вроде как выше нас. А что теперь? Что мне делать теперь, выть от безысходности и собственной ничтожности? Или, может, покончить со всем разом – у нас есть общий знакомый, у которого наверняка есть стрихнин или что-то вроде этого… Но я не умерла: видимо, от того, что кому-то нахрен сдалась, а я, растерянное бревно, так и не узнала, кому. Мстислав перестал болтать, и теперь улыбался мне: ему выходить на следующей. Я смотрела ему в спину и завидовала твёрдости походки, прямоте спины, спокойной осознанности взгляда. Почему у меня не бывает так? Почему всегда – через жопу, через нахрен, через выкрученные за кончики капилляров нервы? «Солнышко, это всё, конечно, очень красиво, но нытьё – уволь, я этого не люблю». И двери с хрустом закрылись за его спиной, а я, вспоминая свои стихи, поняла, чем займусь этим вечером. Если, конечно, вновь не попытаюсь покончить с собой.
читать дальшеВанилопа не знала других персонажей, которые бы так же, как она сама, умели спать. Девочка раньше списывала это на особенности своего бага – она не знала, как они вообще работают, и может ли такое быть, что глючащий персонаж будет хотеть спать, но это было, по крайней мере, логично. Ведь что странного в том, что глючный персонаж может хотеть спать? Это никак не хуже, чем хотеть есть, например. Однако Ванилопу уже давно никто не называл «глючной девчонкой», а она по-прежнему ложилась спать. Не потому что так уж сильно хотела этого – а просто в какой-то момент вырубалась. Потом просыпалась и с минуту соображала, где она находится и что происходит. Так что, наверное, это был не глюк. Ну или его остаточное влияние на неё. Странное какое-то влияние – Ванилопа никогда не слышала ни о чём подобном в других играх. К тому же в последнее время этот глюк был… ну слишком. Слишком. Теперь она каждый раз просыпалась, глотая ртом воздух и приходя в себя – у них ведь в играх нет кошмаров. То есть, есть какие-то жуткие, страшные игры, где надо убивать зомби или что-то в этом роде, но это не были кошмары. Это был свой собственный, отдельный мир, про который все знали и старались туда не соваться. Да к тому же Ральф познакомил Ванилопу с одним зомби оттуда – он такой славный оказался!... А тут – совершенно другое. В те миры можно было не заходить, а тут – как ты от сна-то избавишься? Особенно когда ты не избавилась от него прежде, как от ненужного глюка? В этих снах теперь всегда было страшно. Раньше радостно, потому что она, видимо, могла мечтать и видеть почти наяву собственную победу или мучения обидчиков, например, а теперь было совсем по-другому. В этих снах теперь Ванилопа попадала в жерло вулкана. Ну как, не само жерло, а просто на верхушку горы. Она никак не могла пошевелиться, потому что её ноги увязли в яркой и липкой карамельной массе. Откуда она там? Ванилопа не знала. Ведь болота находятся в другой стороне… Она пыталась освободиться, била по затвердевающей жиже и едва не плакала от бессильной злости. Даже пробовала проглючить, но у неё ничего не получалось… Тут раздавалось какое-то жужжание, и она поднимала голову и визжала – вокруг неё была целая армия, огромная туча кибер-жуков – ох, она никогда не думала, что они такие страшные и огромные! И они все летели к ней! А она, растерянное бревно, ничего не могла с этим сделать! А потом она обращала внимание на то, что кто-то хохочет прямо над ней, и смех такой знакомый-знакомый… И ещё более омерзительный. И страшный. Как сам король Карамель. Девочка снизу смотрела на него с ненавистью: на кого он стал похож, этот псих! Кажется, его проглотил жук, и теперь их сознание стало единым целым. Во всяком случае, у жука было его лицо и его отвратительные руки с длинными пальцами и такой же быстрой жестикуляцией. Он и жуком-то был странным, хотя и таким же отвратительным, как они сами: эти ужасные лапки с неестественно выгнутыми суставами, как у богомолов, эти подрагивающие полупрозрачные крылья, глаза, иногда становящиеся фасетчатыми… Бррр, не зря Ванилопа никогда не любила насекомых! Они такие отвратительные, когда большие! Девочка искала вокруг себя палку или камень, чтобы кинуться ею в короля, но вокруг неё была только цветная карамельная масса. И тогда ей становилось по-настоящему страшно. Как будто бы она маленький муравейчик, попавший в ловушку муравьиного льва, и сейчас её вот-вот съедят. Вцепятся своими жвалами, перетрут отвратительными конечностями с коготками на конце… И всё это – громко чавкая. Точнее, даже хрустя – ведь чавканье издается за счет языка, а у жуков его, кажется, нет. Только хруст, мерзкий, пугающий… Отвратительный. - Ох, бедняжка Ванилопа! – воскликнул, кривляясь, король: всполохи его крыльев розовые, а жужжание заменено ужасающим визгливым смехом. – Попрощайся со своей жизнью, негодная девчонка! Я скоро за тобой вернусь! И тогда эти звуки, эти жуки, это жужжание и хруст челюстей набрасывались на неё,
- и она просыпалась, тяжело дыша. Ни разу не заплакав, впрочем. Но боясь так, как боятся лишь совсем маленькие дети. Как боялась она, когда видела, как Ральф дерется на вершине горы с обезумевшим королём. И тогда Ванилопа жалела, что у неё нет ни мамы, ни папы, и ей некому пожаловаться на плохой сон. Ведь это всего лишь плохой сон, да?
Автор:D-r Zlo Название: "Парень с идеальным слухом" Жанр: слэш, повседневность, ангст. Рейтинг: PG-13 ТИМы: Бальзак/Гамлет Размещение: только с разрешения автора.
читать дальше- Я больше никогда не вернусь! – и дверь хлопалась, и шум ещё долго отзывался в ушах многократным эхо. Эрнст не умеет уходить тихо, но, что ещё хуже – он не умеет уходить, не прикапываясь при этом к несчастному Бэйлу. Эрнст-то потом успокаивался и, приходя обратно, чувствовал себя совершенно прекрасно, а вот Бэйл был выбит из колеи на целый день. Он ненавидел ссоры, ненавидел шум, ненавидел упрёки, обвинения, мелкие интриги попытки им манипулировать – от этого всего у него ужасно болела голова. Один он ходил по дому и бился ею о стены – это был дурацкий способ избежать головной боли, зато действенный. По крайней мере, так у него болели ушибы, а не расшатанные нервы. Бэйл в принципе ненавидел людей. Не потому что они были убогими, хотя и поэтому тоже, а потому, что они пугали его – их было слишком много, слишком, на одного-то Бэйла. А ещё они были шумными. И это, пожалуй, было страшнее – если от толпы ещё возможно абстрагироваться, то от бесконечного шума, разрывающего голову изнутри, ты никуда не денешься. Пару раз он даже терял сознание от этого шума, и никто не мог догадаться, почему. А он был слишком благоразумным, чтобы не пытаться им это объяснить. И – он живёт с самым шумным человеком на земле. Вместе. В одной квартире. Более того, они даже спят вместе в одной кровати. Ну не дебил ли? Конечно, дебил. Причем оба. Интересно, предполагал ли Эрнст, вселяясь в квартиру угрюмого некрасивого тощего парня, что ему придётся пройти через кошмар совместной жизни, со взаимными этическими манипуляциями, обидами и драками вплоть до сломанных ребёр? Вряд ли. Пожалуй, он даже слишком романтизировал их, в сущности, задротские отношения. - Мой парень – совершенство, - искренне заявлял он, приобнимая Бэйла за плечи, когда они в очередной раз смотрели Хичкока на компьютере и поедали пиццу. Поначалу ему это даже нравилось. Он искренне восторгался этим домашним уютом в захламленной фанатским стаффом квартире и таким ежевечерним посиделкам. Бэйл всегда пил плохое пиво, Эрнст брал себе хорошее светлое вино, чаще всего мускат, и затем они напивались, смотрели фильм (хм, либо сериал) и трахались. Хорошенько трахались. Наутро они мерялись количеством оставленных друг другу синяков, ушибов, царапин, и тот, кто проиграл, должен был покупать продукты на неделю. Потом… это быстро разонравилось Эрнсту. Поначалу он не говорил об этом прямо, но флюиды раздражения проникали под кожу и разъедали ничуть не хуже самого отвратительного из звуков. Сначала Эрнст просто намекал на то, что было бы неплохо куда-нибудь вытащиться, посмотреть этот мир, сходить, может быть… Тебе бы было неплохо развеяться, ты сидишь и пялишься в эти четыре стены, что тебе стоит-то?! И Бэйл и рад бы был его послушаться, если бы люди не раздражали его так сильно. И если бы Эрнст был немного более решительным, то, возможно… Хотя, конечно, вряд ли. И он раздражался. И ещё сильнее закупоривался в своей тесной, пусть и облагороженной стараниями Эрнста квартирке. По крайней мере, в ней он в безопасности и относительном покое… Который, с подачи Эрнста, становился ему ненавистным. Но меньше, чем шум там, снаружи. Эрнст иногда срывался на него и кричал, что Бэйл не знает настоящего мира, и что он – улитка, прячущаяся от проблем. Бэйл с ним не спорил: он и не хотел знать этого настоящего мира. Достаточно было прочесть хорошую книгу, чтобы поверить в его иллюзорность. - Я попал под дождь, - жизнерадостно заявил Эрнст, возвращаясь обратно, как ни в чём не бывало. Как будто не он говорил, что никогда сюда не вернётся. Бэйл не выходит к нему. Он сидит на стуле перед компьютером, завернувшись в плед. К чёрту, сегодня наступил предел. Пошёл он. - О боже, ты опять, - выдыхает Эрнст, заходя в комнату. - Я устал как собака, может, хотя бы сегодня ты не будешь выносить мне мозг? – продолжает он, заботливо снимая с себя вельветовый пиджак. – Это уже невозможно! Я даже под дождь попал, может, ты соизволишь оторваться от кресла, нет? Небось ещё и целый день так просидел, ну конечно! Бэйл продолжает молчать. От Эрнста было слишком много шума, слишком. Так много, что у него скоро взорвётся голова от его упрёков. - Ну ответь мне хоть что-нибудь! Отлично, чёрт возьми, меня игнорируют в этом доме! И кто – мой, чёрт возьми, парень! - Ты можешь помолчать? Пожалуйста. Конечно, мог. Только молчал Эрнст куда громче, чем даже скандалил.
Он не раз пытался с концами уйти от Бэйла. Иногда ему становилось даже неуютно оттого, что Эрнст всякий раз самоотверженно возвращался. Лично он бы не вернулся. И Эрнст с новой упёртостью, новыми силами пытался вытащить Бэйла на улицу, дразня рассказами о посещенных им мероприятиях, о новых вышедших фильмах, и о запахе ночного города, когда воздух нагревается от горячего асфальта. Бэйлу всё это интересно – как глоток воздуха, на самом деле. Но не выходил. Он целовал его на ночь в щёку и смотрел в окно – не на улицу, на бездонное синее, иногда грязно-серо-оранжевое ночное небо. Он протянул руку, и она коснулась холодной поверхности стекла – увы, не неба.
А днём снова становилось шумно. Бэйл пытался от него отвлечься, занимаясь готовкой, написанием статей или чтением книг, но по-настоящему шум никогда и никуда не исчезал, а лишь возрастал – особенно с приходом Эрнста.
И однажды, когда тот вновь вернулся после трехдневного отсутствия, он увидел Бэйла сидящего на полу со странной улыбкой. Он радовался, что Эрнст всё-таки вернулся домой. Из его ушей шла кровь. Эрнст кинулся к телефону, поздно вспомнив, что тот не работает уже несколько месяцев. Бэйл встал, обнял его и попросил вывести его на прогулку. Теперь он не боялся шума.
Автор:D-r Zlo Название: "Старые друзья" Категория: слэш, фемслэш Жанр: повседневность Рейтинг: R ТИМы: Габен / Бальзак, Наполеон / Гексли Размещение: только с разрешения автора.
читать дальшеСухое рукопожатие. Совершенно обычное, как между старыми друзьями. Никакого ни тока, ни взбудораженного импульса, не резкого потоотделения или прилива крови к определенным частям тела – ничего такого, что обычно сопровождает встречу двух любовников. - Здорово. - Привет. Они никак не готовились к этой встрече. Просто каждый из них сказал своей женщине: «Знаешь, я завтра с Санькой (Борей) хотел бы встретиться… у тебя на меня планов нет?» - и дальше засыпал. У женщин, может быть, планы на них и были, но если уж они встречались друг с другом, то всё. Этому не могло помешать ничто. Марта, конечно, начинала истерить. Она говорила, что так жить нельзя, что Санёк этот ему важнее, чем собственная жена, и вообще – пусть он тогда к нему переезжает, раз он не может не подождать со встречей. Борю эти крики не напрягали, нет – он получал от них своеобразное удовлетворение. Всё равно потом Марта приползала, утыкалась к нему в бок и в ультимативной форме заявляла, что, раз так, тогда она завтра поедет к Вике и никак иначе. «Хорошо», - отвечал Боря и целовал Марту прямо в губы. Вика вела себя по-другому. Она тоже расстраивалась, и тоже – очень громко, но проявляла свои чувства в ином виде: она ложилась в кровать, пряталась под одеяло, отворачивалась лицом к стенке, и на все вопросы Сани отвечала умирающим голосом: «Нет, всё в порядке… нет, мне не не здоровится, всё отлично…». Но потом она успокаивалась – как раз тогда, когда озадаченный и злой Саня, щелкая телевизор, попадал на что-то интересное. Поначалу она только прислушивалась, затем комментировала, а потом и вовсе вылезала из своего «домика», и уже сидя рядом с возлюбленным, разрешала ему поехать к Боре – но при том условии, что она пригласит к себе Марту. И вот так они встречались. Сначала они гуляли по району: благо, Юго-Западный округ красив целиком, и было на что полюбоваться – на невозмутимые статные здания в стиле сталинского ампира, спокойные широкие дворики, узорчатый рисунок ветвей деревьев на фоне неба… Хотя, конечно, они в меньшей степени рассматривали городские пейзажи, и в большей – говорили за жизнь. Умеренно жаловались на своих женщин – ровно настолько, чтобы поддержать беседу и не обидеть ни Марту, ни Вику. В конце концов, они действительно обожали своих возлюбленных, что не мешало друзьям уставать от них. Обсуждали прочитанное и просмотренное: обсуждали недолго – у Сани не было времени читать книги, а Борис полагал кино глупой тратой времени. Идиотски шутили – и вот это у них обоих получалось великолепно. У них обоих было паршивое чувство юмора – и поэтому они никогда не смеялись над своими шутками. Как ни странно, именно такое поведение заставляло их знакомых надрывать животы – отчасти потому, что наблюдать за Саньком и Борисом было то ещё удовольствие. Незаурядные друзья незаурядны во всем. Особенно в таких мелочах. Потом они заходили в ларёк возле дома и закупались алкоголем. Они оба покупали дешёвое пиво; Борис, впрочем, немного ворчал, что эту гадость он пить не будет, но, опять же, скорее, по привычке – конечно же, именно эту гадость он и пил. И даже испытывал особенное удовлетворение от того, насколько же она невкусная. Санька же и вовсе не заморачивался над этой проблемой, как и, собственно, над чем бы то и было. Кроме по-настоящему важных вещей. Затем они огибали высокий красивый дом и шли через двор. Глядя на пустующий стадион и на редких, сидящих на скамеечке бабушек, в груди Санька что-то печально обрывалось, и он всякий раз горько произносил: - А у нас бы стадион не пустовал… Борис даже не смотрел в ту сторону; по большому счёту, ему было плевать. И он искренне не понимал, отчего его друг так сильно загоняется; ностальгия, наверное. - Ага, - на всякий случай отвечал он. – Зато ни одна сволочь теперь не шумит. - Ну и что хорошего? – со скепсисом отвечал ему Саня. – Растут из детей пидарасов каких-то. Небось мяча футбольного ни разу в жизни не держали. Ты вон, посмотри – если даже кто-то и играет, то в основном мужики сорокалетние. Борису было наплевать. Но он разумно молчал, давая своему другу возможность высказаться. И даже не поправлял его, не говорил, что вообще-то глагол "выращивать" в таком предложении приобретает другую форму, а именно "растят"... Ему было слишком лень всё это говорить. Хотя многое из того, чем был обычно Санёк недоволен, его напрягало и даже раздражало. Например, его постоянные нападки на «пидарасов» – и это говорит мужчина, который примерно раз в месяц встречался со своим любовником! - Ты не понимаешь, - говорил ему Саня в ответ на заслуженную иронию Бориса. – Я про пидарасов говорю, а не про нас с тобой. - А в чём разница? – меланхолично спрашивал Боря, покуривая в окно. И сколько Саня не пытался, но так и не смог донести до Бори свои объяснения. Впрочем, тот в них и не нуждался: всё равно б ни черта не понял. В этом Саня был очень поход на свою жену, Вику: та была ещё той непонятной, нерациональной барышней – особенно когда дело касалось её мировоззренческой позиции и жизненных принципов. Нет, у Бори в душе тоже творился полный хаос, например, в один день он мог утверждать одно, а на следующий – совершенно противоположное, но он этот факт как-то… рефлексировал, что ли? А они словно и не замечают путаницы и противоречия в их взгляде на жизнь. И что Борю больше всего раздражало – даже и не пытались привести свою картину мира в полный порядок, принимая позицию высоколобых аристократов, смотрящих на прочий мир слегка сверху вниз. Ну да что там, зато они были просто хорошие люди. В отличие от него, унылого полу-еврейского неудачника, перечитавшего по молодости Шопенгауэра. И лишь наличие у него такой роскошной жены и такого прекрасного друга заставляли Бориса думать о том, что не всё в его жизни так уж потеряно. Они поднимались в квартиру, не пользуясь лифтом. Санька выбирал спортивный образ жизни и считал, что лифт нужен лишь в высотках и для дам с тяжелыми сумками, а пока ты молодой парень, этим средством передвижения и вовсе позорно пользоваться – «лишь жир на жопе отращивать». Боря же был слишком ленив, чтобы спорить с ним, хотя, конечно, перспектива подниматься на шестой этаж пешком по обоссанному подъезду его не очень радовала. Однако дома можно было с разбегу упасть на диван и растянуться на нём, пока деловитый Саня делал на кухне бутерброды. Он возвращался, ставил тарелку на табуретку возле дивана и говорил: - Ну что? Что сегодня смотрим? И затем включал телевизор. Несмотря на то, что Борис не ценил кино, просмотр фильмов – это именно то, чем они с Санькой занимались постоянно. У них порой могло и не быть секса, особенно когда Борис обижался на своего друга (например, когда в самый разгар лихорадочного раздевания Санька с воплями бросился к тарелке с бутербродами, чтобы та случайно не упала; мелочь, а вот Борис чувствовал себя оскорбленным) – но кино они оба смотрели всегда. Впрочем, ничего нового они не смотрели – это были либо проверенные временем тупые боевики, либо комедии – такие же тупые, но при этом забавные. Именно эти моменты друзья ценили особенно остро; в кои-то веки они могли отдохнуть от своих женщин и просто помолчать. И даже секс у них был какой-то тихий: горячий, крепкий, но всё равно – тихий. И это, конечно же, совсем неплохо.
- Как ты думаешь, чем эти идиоты там занимаются? – спросила Вика, водя пальцем по узора ковра и болтая в воздухе полными ногами. Каждый ноготь был покрашен в свой собственный цвет, яркий-яркий, отчего они могли показаться издалека конфетами скитлс. - Трахаются, конечно, - в своей прямолинейной и веселой манере ответила Марта, выпуская дым из ярко-накрашенного рта. – Блин, Викусь, ты, конечно, такие вопросы задаешь… Чем они ещё могут заниматься-то? - А вдруг кино смотрят, - подмигнула любовнице Вика; несмотря на свою полноту, это была очень харизматичная и привлекательная девушка, с крупными чертами лица и детским обаянием широко распахнутых глаз. Конечно же, она не была похожа на Марту, тощую, элегантную, с крикливой выразительностью дорогого макияжа, но все-таки многие мужчины предпочитали именно её. Как, например, любимый муж Саша. - Угу, кино, - рассмеялась Марта, и очередное кольцо дыма вылетело из ярко-накрашенного рта. – Вот я приду домой, такое кино ему покажу… Ни посуду не помыл, вообще ничего не сделал! - Да забей, - бросила ей Вика, поднимаясь на колени; обнаженная и растрепанная, она выглядела ещё очаровательней, чем в одежде. – Подумаешь, посуда… - А, может, ты её помоешь, м? – игриво спросила Марта, выбрасывая окурок в окно; когда она приезжала в гости, Вика никогда не закрывала шторы – просто забывала. Марте же этот неосознанный эксгибиционизм даже пришёлся по вкусу, и теперь она постоянно сидела обнаженной на подоконнике подруги. – Прям так. М? - Ну я даже не знааааю… А что я могу за это получить? В отличие от своих мужчин, подруги проводили своё время куда более шумно и активно. Да, они тоже были рабами привычки, и особо не выходили из дома в этот день, но как-то умудрялись занять себя. И как хорошо, что они обе находили мытье посуды невероятно сексуальным занятием.
читать дальшеСамые тяжелые дни – это дни после войны. На Драко накатила сдерживаемая до этого истерия: он лежал в оцепенении на кровати, иногда – начинал орать. Без всякой причины, ни на кого – просто несколько часов крика. Он был бы рад себя сдерживать, но не мог, и ненавидел себя от этого ещё больше – как же он жалок, Мерлин, как же жалок, бессилен… И постоянно доводит маму до слёз. Мама оказалась единственным человеком в семье Малфоев, который не дал опустить себе руки: отец приходил в себя медленно, быстрее, чем Драко, но всё равно очень медленно, тогда как мама восстанавливала поместье, налаживала связи с оставшимися членами Ордена Феникса и заботилась о своих мужчинах. Это было… ну просто. Драко не знал, в какое бы убожество он превратился окончательно, не будь рядом мамы. Мама. Нет, кажется, он совершенно сошёл с ума.
Он, вообще-то, обожал её и до этого – когда общался с ней, постоянно, изо дня в день, пока любимый отец был на работе, а она готовила его к жизни в Хогвартс. Как и любой мальчишка, Драко мечтал жениться на маме, и это было абсолютно нормально. Ведь кто ещё любил её так сильно, кроме него? Разве только папа – сильный, умный, хитрый папа… Обожал её и тогда, когда, будучи мальчиком постарше, оскорблял её – Драко было стыдно перед отцом за свою ненормальную привязанность к матери. Всё-таки он же не маменькин сын, не девочка, не слабый, не слабый… Он слушал, с каким уважением отец говорил о Гарри, и сердце его скручивалось от злой колючей ревности. Поэтому когда мама лезла с такой ненужной сыну заботой, он отталкивал её – и всё-таки любил. Ведь это же абсолютно нормально, для сына… Абсолютно нормально сравнивать каждую свою девочку с мамой – насколько они похожи, насколько девочка сильна и женственна, насколько готова распластаться для него, любимого Драко, на земле. Абсолютно нормально – звать маму и думать о ней, когда плохо; всё равно же бессознательно Драко думает, что только мама сможет защитить его от всего навалившегося…
Но ненормально – лежать сейчас, вот в таком положении бессмысленной амёбы, и думать о том, что, наверное, надо дать себе разрядиться, и в качестве разрядки представлять мамин образ… Это же ужасно, ужасно. Особенно ужасно – для него, и без того бессмысленного, ненужного, неумелого убожества, который даже собственную семью защитить не смог… Единственный раз, когда он вышел из комнаты, он тут же наткнулся на безобразную сцену: его отец, некогда любимый, а теперь вызывавший брезгливое отторжение, кричал на маму – которая всё так же молча поджимала губы, как и раньше, ничего не говоря ему в ответ. Как будто бы и не было всех этих событий, как будто бы не её лицо обезобразилось морщинами отчаяния, а волосы – сединой; мама всё так же терпела придирки мужа, как и раньше. Драко в два шага оказался рядом с отцом и толкнул его. Он видел, что он хотел ему чем-то ответить, съязвить, наказать… но испугался? Да, испугался! Такой же взгляд, каким смотрел он на Тёмного Лорда, только без тени льстивого почтения. Это было ещё хуже, ещё отвратительней, чем нынешнее бессилие Драко; и он произнёс отцу: - Не смей её трогать. И затем: - Я ненавижу тебя. И ушёл обратно, в свою комнату, чтобы больше из неё не выходить. Мама нагнала его у порога. Она позвала Драко, и у того липкие мурашки забегали по спине. Он медленно повернулся к ней, одновременно взволнованной и строгой, глядящей на него обеспокоенно и с любовью. Он тут же отметил, что не так уж сильно она постарела, как ему казалось; что морщины эти временные, вызванные в основном бесконечными страданиями на лице и слезами – ведь кожа же от этого морщится, правда? Ну вот… - Я хочу, чтобы ты извинился перед отцом, Драко. Он ни в чём не виноват, ни раньше, ни сейчас. Она по привычке продолжала оправдывать мужа, а Драко думал о том, насколько же он ненавидит отца за обиды, нанесённые маме, и о том, насколько ненормальным будет, если он прижмёт её к себе за плечи, оставив на них синяки, и крепко-крепко поцелует… Это ведь будет абсолютно противоестественно. Ненормально. - Хорошо, мам. Я извинюсь, - сказал наконец-то Драко и позволил себе выдохнуть. Каким же он был идиотом. Надо брать пример с мамы. Надо соответствовать ей и её представлению о настоящем мужчине. Надо защищать её. Быть сильным. Справиться с нанесенными на войне травмами. Справиться с тем кошмаром, что одолел его после войны; ведь это всего лишь Эдипов комплекс и не более. С этим же как-то живут, как-то его побеждают. Почему у него не должно получиться?
читать дальшеКурай много, очень много знает об Алексиель – то, что является неправдой, но ей приятно думать, что это так. Например, что её руки, которые она считает грубыми, как у мужчины, на самом деле нежнее молодых бутонов роз. Курай дрожит, когда она к ней прикасается. Ей кажется, что у Прекрасной в эти минуты на подушечках пальцев вырастают человеческий округлый рисунок, как беспокойная морская гладь – иначе откуда такие волны по всему её телу? Курай видела ангелов до этого. Позолота и шёлк – то же самое, что и у них, чертей. У неё же совсем не так. Хотя Курай видела её красивую мантию, красную, с мехом и красивой шнуровкой, ей всё же приятнее видеть Прекрасную в простом сером одеянии, слегка грубоватом и мятом. А ещё, что заметила Курай, она очень легко и быстро краснеет. Она не знает, откуда это у нёе, у ангела, но, вероятно, так нужно. Когда Прекрасная говорит о чем-то, что её волнует, кончик её носа слегка краснеет, поэтому Алексиель старается говорить об этом как можно реже. А ведь ничем больше она не выдает свою тревогу, с восхищением думает угловатая Курай, это всё всего лишь организм, а не она сама. Курай очень любит Алексиель. Она об этом много раз говорила Арахне. Арахна очень любит Курай. Кажется. Ну и мужчин. Даже неизвестно, кого из них больше. Курай, не привыкшая к общению с женщинами, довольно часто сравнивает двух наиболее близких ей; и это очень… странно. У Арахны, например, волосы длинные, светлые, уложенные. А у Прекрасной – волосы жесткие и колкие. Невероятно густые и толстые, как проволока. Женщины разные, Курай об этом знает, но всё равно – это странно. Арахна, пожалуй, совершеннее. И неважно, что она мужчина, Курай не человек, и такое её не остановит. Зато Алексиель – Прекрасная. На Курай не действуют чары Арахны. Она знает, что Арахну это слегка расстраивает, но не может с этим сделать ничего. Она с удивлением замечает у неё неестественность её красоты, отсутствие шрамов, прыщей, забавно топорщащихся от пота волос возле уха… всё то, что так привлекает в людях. Алексиель тоже идеальна, но почему-то маленькой Курай кажется, что она куда более настоящая, чем любимая сестра Арахна.
Арахна в неженской манере бьёт кулаком о стену. Её достало это всё: война, смерть всей семьи, Алексиель… Курай. Она чувствует себя неуютно и неловко: аристократам нельзя беднеть, они не умеют этого делать правильно. Хотя, разумеется, это не та причина, которая волнует Арахну – впрочем, она тоже. Арахна имитирует благополучие и весёлый настрой – кроме неё этого некому делать. Любимый братик Курай всегда в тоске, с того момента, как исчезла Алексиель. Арахна знает толк, как утешать мальчиков с разбитыми сердцами – да вот только Курай совсем другое. Это других достаточно соблазнить – томное, теплое, гибкое тело, роскошные светлые волосы, перстень на тонком пальце, щербинку которого не перестает Арахна теребить… Розовый блеск на губах: злая, опасная, роковая, сексуальная, красивая Арахна, паутинки-ниточки, все глупые мухи – её. Не лезь к такой, не путай её с человеком: даже в таком обличии она опасна. Курай же словно этого не замечает; не то чтобы Арахна этому удивлялась, но внутри всё дрожало от обиды. Наверное, именно оно заставляет её думать о Курай раз за разом всё больше и больше – и вовсе не потому, что она Повелитель Драконов, который может сыграть важную роль на войне. Хотя завидует, наверное, больше. Или любит. Или завидует. Сложно с этими чувствами, никогда не поймёшь, что оно да как. Впрочем, глядя на узкие мальчишечьи бедра Курай, её угловатые движения, линию шорт, под которой виднеется тонкая пполоска не загоревшей кожи, Арахна ловит себя на мысли, что такого мальчика она бы трахнула. Девочку – вряд ли; хотя какая из этого чертёнка девочка? Пунктиром – крупные стежки: Арахне нравится рассматривать одежду. Особенно на красивых людях. Стежками – стук пальцев о край стола: тук-тук-тук. В такие моменты Арахна ненавидит Курай. И эту её женщину – тоже. Курай носит бельё простое. Настолько, что ещё больше напоминает мальчика – растрепанный зажатый птенчик, сутулящийся, с плоской грудью и неправильными для мальчика руками. Белье плотное, белое – Арахна, конечно, и не такое видела в своем извращенческом прошлом, но почему-то именно от этого сносит крышу невероятно. Мальчики такие милые, старается думать она, пытаясь забыть грубые натруженные женские руки, цепляющие резинку трусов. Короткие ногти неровно обрезаны (неряха!) и оставляют длинные красные следы на коже. А ведь она тоже любит царапаться, со злостью отмечает Арахна – «нет-нет-нет, не думай об этом больше». А в ушах всё равно её смех, Алексиели – как будто она умеет смеяться! «Ну же, рыцарь, смелее».
Курай вертит свои руки и думает о том, что у неё они слишком маленькие и слабые, чтобы сравниться с длинными кистями рук Прекрасной. У Арахны они сильные – несмотря на то, что излишне ухожены (как кажется Курай) и обманчиво тонки. Всё-таки это всё слишком сложно для такой маленькой неё. Но она постарается как-нибудь стать такой же, как Прекрасная. Не наравне – просто рядом с ней, чуть позади, оберегая её прекрасную спину. Как настоящий рыцарь. И Арахна, как любимая сестра. Или брат. Да разницы нет никакой, когда любишь, главное, что «любимая».
Арахна кусает руки (нельзя, нельзя так делать – отвратительная, вредная привычка!), и думает о том, что нет в жизни ничего отвратительней, чем всегда быть на вторых ролях. Идея победить, стать важным, обратить внимание – сродни маниакальности. Поэтому Арахна ничуть бы не удивилась, если бы обнаружила себя прижавшей испуганного (испуганную?) Курай к стене. Сам ведь нарывается, бесёнок. Но это всё было слишком сложно для неё, непонятно и чуждо. Каково это – чувствовать, как твои паутинки-капилляры опутали тебя, не умеющего привязываться? Вот Арахна теперь знает. Больно. Очень больно.
- Они славные, - говорит Сара. - Ага, последние извращенцы, - хмыкает Сетсуна, провожая мрачным взглядом тоненькую девичью фигурку в шортах и мальчишеской майке, и тонкого статного юношу с ухоженными руками и длинными светлыми волосами. С ними, кажется, тоже было не всё в порядке – и вовсе не только потому, что они желали видеть его каким-то там ангелом.
Название: "Когда идёт снег" Автор:D-r Zlo Фэндом: "Аватар: Легенда об Аанге" Персонажи: Зуко / Мэй Рейтинг: G Жанр: Гет, Романтика, Флафф, Повседневность Состояние: закончен Размер: драббл
читать дальшеЭто была редкая в их краях зима: обычно становилось просто прохладно, и жители Страны Огня переходили с просторных легких одеяний на более плотные и тёплые, с высокими воротниками, чтобы защитить шею от ветра. У них практически никогда не бывало снега – разве что очень редко, и шёл он недолго, слегка припорашивая каменные дома и зелёную траву. В этом году было много снега. Зуко брезгливо ступал на землю: у него не было обуви, позволяющей ходить по снегу – ведь на Южном Полюсе он не оставался подолгу, и ему не было нужно менять свои сапоги из тонкой кожи. Сейчас же сапожник готовил ему новую обувь, обитую мехом, наподобие тех, что носит народ Воды на Южном Полюсе. В них намного легче переживается неожиданно свалившийся на землю холод… Мэй очень шло её новое одеяние: бордово-чёрное, с затейливым и неброским узором золотой нитью, изнутри оно было обито мехом чёрном лисицы – гладкий, блестящий, бесконечно элегантный. Ей вообще шло тепло одеваться – Зуко слабо мог себе представить Мэй в купальнике, обнаженность – это просто не её. Хотя, как только он вообразил себе её голые плечи и тонкие руки, его бросило в жар, и принц – теперь уже Лорд – поспешил отвернуться. Каждый снег в Стране Огня – это праздник. Зуко взял свою невесту за руки: ради него она сняла бархатные перчатки, и теперь её узкие кисти стали холодными и розоватыми от щиплющего кожу мороза. Он начал дышать на пальцы, стараясь согреть и размять их. Мэй смущенно улыбается: ей всегда очень неловко, когда Зуко проявляет к ней такую нежность – да и тем более где, на людях! Впрочем, она бы ни за что на свете не хотела, чтобы он сейчас остановился. Ни за что.
Всякий раз, когда в Стране Огня шёл снег, играл свадьбу кто-либо из членов императорской семьи. Мэй очень хотела, чтобы этот день пришёлся на снегопад. Ведь снег так красиво лежит на её меховом одеянии и в черных волосах принца Зуко.
читать дальшеШанг не верил, что когда-нибудь сможет сойти с ума. Отец ему всегда говорил (да и он сам об этом знал, как будто бы родился с этой мыслью), что сходят с ума только от безделия и женской истеричности. То есть когда ты баба по характеру, да к тому же не занимаешься ничем полезным, тогда да, тогда-то с ума и сходят. Ну, ещё есть вероятность испытать горе той силы, которое бы заставило тебя отказаться от собственного разума, но это скорее было исключением, чем правилом. Отец ему говорил об этом, Шанг знал и верил, и с этим ему жилось невероятно комфортно. До поры до времени.
Он не помнил, когда поймал себя на мысли, что как-то подозрительно часто думает о недотепе Пинге. Хотя тогда он, кажется, объяснил себе это довольно просто: большей головной боли, чем дурак Пинг, он не видывал нигде – он теоретически знал, что есть люди, которые в силу физических болезней не могут быть хорошими воинами, но чтобы здоровый парень был настолько слабаком и бабой?! Воистину, старику Фа было чего стыдиться в нём. Хотя бы Шанг на его месте поступил по-другому – не прятал бы среди женских юбок, воспитывая и без того женственного юношу ещё большей девушкой, а гонял по плацу, пока тот не докажет ему свою мужественность… что, в принципе, Шанг и делал. Но долго врать себе он не мог: характер его мыслей был далёк от воспитательных. Отец ему рассказывал с отвращением, что был в тех местах, где мужчины, обряженные в женские платья, предлагают себя другим мужчинам; рассказывал, что в армии его отца были такие порядки – когда на войну брали с собой красивых юношей, которые должны были исполнять женский долг… Но лично ему это всё всегда было противно, и Шанг соглашался. - Да, у верующих это первая ступень к отказу от бренного – перейти с женщин на своих товарищей, - говорил брезгливо отец, - но это совсем не значит, что мы должны уподобляться. И Шанг был целиком и полностью согласен с ним. Тем более как раз тогда и появилась у него невеста, милая Чжо Гэнь, с личиком круглым, луноподобным, и он со спокойствием настоящего воина принял свою грядущую с ней свадьбу… Пока не появились эти мысли. Пинг развивался медленно, но верно: Шанг долго не мог поверить, что тот недоумок, слабак и рохля, которым он его знал, теперь уже мог многое из того, что умел сам Шанг. Конечно, до мастерства своего командира ему было далеко, да и не получилось бы у него это никогда – Шанг немного знал медицину и поэтому, глядя на женские кисти солдата Пинга, уже представлял, какими проблемами в будущем обернется ему мастерство, доступное Шангу – но ему это было и не надо. Тем более что его рвению и способности работать над собой мог позавидовать любой из старичков отряда. Шанг гордился собой, гордился им и… заинтересовывался в нём всё больше и больше. Он много думал об причинах такого своего нездорового интереса, пытаясь найти более-менее убедительные доказательства, лишь бы не только говорить себе ужасную правду. Разумеется, он интересуется Пингом, потому что парень делает невероятные успехи и способен стать достойным воином. (равно как и Ли, Яо, Чень По и многие другие, но о них он почему-то не думает настолько часто) Естественно, он думает, как помочь ему в дальнейшем преодолеть свою проклятую природу и стать мужчиной. (при этом с тоской размышляя о том, как с возрастом испортится его красивое лицо) Конечно же, он не может не отметить женственную красоту своего солдата: не один солдат шутил над тем, что Пингу лучше было бы идти в невесты, а не солдаты – и как он обижался на эти слова! (губы яркие, полные, в такие – только целовать; и руки – это не руки воина, это руки женщины!) Конечно же… Да что там бесконечно себе врать: Шанг был невероятно влюблен в… этого мальчика. И одной этой мысли было достаточно для того, чтобы в какой-то момент стало невероятно дурно.
И тем более сильными были его радость и обида сейчас, когда он стоял перед Мулан (Пингом), пока та не уехала домой: ему многое надо было ей сказать… ох многое. Эти чувства, мысли, вызванные ими – он никогда в этом не разбирался, считая их одним из проявлений порочной женственности и слабости, и поэтому сейчас он чувствовал себя куда более растерянным, чем любой на его месте. - Шанг, - у Пинга неожиданно оказался более низкий и грудной голос: как он раньше этого не слышал, когда внимательно слушал его рапорты? – Прости меня. Я не должна была… Но… Они стояли совсем-совсем близко друг к другу. Шанг смотрел на волновавшие его ещё с давнего времени губы и думало том, что природа, должно быть, мудрейшая из мудрейших, и не обманешь её ничем – ни мужскими доспехами, ни храбрым мужественным поведением… - Ты хоть понимаешь, что ты сделала?! Но обида его была не менее сильной, чем желание поцеловать героиню всего Китая. - Шанг, что ты… - Я же думал, что ты мужчина! Я подозревал себя в противоестественном! Я всё-таки должен был тогда… - Прости, что? Шанг замолчал. Глаза Мулан округлились: похоже, неожиданное признание командира поразило её, и теперь она лишь могла стоять и смотреть на него, не в силах даже моргнуть. Шанг устало вздохнул. Он вспомнил свои страдания в лагере, вспомнил, как видел её один раз во время купания, когда ещё думал, что она мальчик (и вот же глупец из глупейших, как её такую можно было перепутать с кем-нибудь?!), губы её приоткрытые, отчаянное старание на тренировках, свои самоуничижения и практики по сдерживанию зова плоти… - Неважно. И тут Мулан засмеялась. Это было очень неожиданно, не такая реакция должна быть у человека, который слышит такое в свой адрес… но это было так просто и естественно, что Шанг не сдержался и засмеялся с нею. И стояли они напротив друг друга и смеялись: девушка в голубом платье и бравый командир с серым и помятым лицом… - Поехали домой.
И Шанг покорился ей и не переспрашивал, чей же дом она имела в виду. Их, конечно же.
читать дальшеПуть был длинным, очень длинным; пожалуй, Рыцарю никогда не удавалось преодолевать столь длинных расстояний, даже когда эгоистичный и капризный король (королёк уж скорее) отправлял его за подвигами в самую крайнюю страну на их земле – Рахию, где песок так горяч, а люди и их души холодны, что тоска по цветущей и такой умеренной родине становилась только острее. Но путь в замок Дракона был ещё длиннее. Пожалуй, это было самое глубоко запрятанное логово чудовища не только на их земле, но и вообще на всех берегах мира. Рыцарь успел постареть, лицо его и без того худое ещё сильнее осунулось и удлинилось, а вокруг глаз были такие черные круги, что стоило прищурить глаза и вы могли бы перепутать его голову с черепом и сильно испугаться; по дороге верная рыцарю кобыла успела умереть, а ближайших деревень вокруг логова дракона уже не было – кроме одной, на склоне мрачных бальзамитовых гор, где жили мрачные и молчаливые северные люди: они-то и указали дорогу рыцарю в замок дракона. Впрочем, назвать это место замком никак было нельзя: скорее, это просто был большой и не очень аккуратный дом, переделанный из, как понял рыцарь, церкви; глухие серые стены, на которых раскинули свои стебли дикий плющ, настенные розовые кусты, мох и висячие папоротники; серая и темно-изумрудная трава, меняющая, как листья ясеня, свои оттенки по дуновению ветра; серебристый колодец с необыкновенно чистыми камнями; высокие узкие окна, которые едва можно было разглядеть за листьями; высокая черная – темно-серая – крыша, на парапете которой, грустно сложив руки, стояла Смерть с распростертыми, будто обнимающими эту землю, крыльями… Рыцарь устало опустился на край колодца: сил не было никаких, а ведь сейчас, именно сейчас, ему предстояло встретить Дракона и… И что здесь делает эта девочка? Они смотрели друг на друга с глубоким недоумением и растерянностью. У девочки были две толстые белокурые косички, широкий лоб, серо-голубенькое, почти деревенское, платье – от деревенского его отличали кружевной воротничок, изящный и, видно, очень дорогой подъюбник да кардамоновое колье на шее. В руках она держала большое деревянное ведро для воды, а на ногах у неё были красивые башмачки из серого шёлка с кровавыми, как драконьи слезы, рубинами и остренькими, как её взгляд, носками. Они смотрели друг на друга ещё некоторое время; и только рыцарь было засомневался, что приехал именно туда, как девочка вдруг криво, совсем не по-детски усмехнулась, бросила ведро и громко крикнула: — Пааап, тут опять за мамой дядя пришёл! И бросилась к двери, зло зашипев перед этим на опешившего рыцаря. Во двор вышел мужчина; в том, что он и есть дракон, рыцарь не засомневался нисколько, хоть от человека его отличали только длинные острые ногти да узкие зрачки рептилии. У него были смуглые сильные руки, короткие встрепанные черные волосы, помятое в боях лицо и простая, но дорогая одежда, а из украшений на его шее висел только кулон из кардамона – тот самый «третий глаз дракона», о котором его предупреждал епископ, отправляя в дорогу… сколько лет назад? Да неважно. Девочка подбежала к нему и обняла за ноги, зло посматривая на пришельца, потревожившего их уединенный покой; рыцарь не стал доставать меч из ножен, просто встал, чтобы… да просто встал, из вбитого в него такими долгими и упорными трудами этикета. Дракон усмехнулся, глядя на несчастного и растерянного рыцаря. — Опоздал ты, воин. — Опоздал?... Рыцарь в этот момент выглядел ещё жальче обычного: он растерянно глядел то на озлобившуюся девочку, то на её такого злого и мрачного отца, то на окна дома, и лишь, прерывисто вздохнув, выдал: — Неужели?... Дракон, усмехаясь, кивнул, и из дома вышла женщина. Догадка рыцаря была верна – да, это была именно принцесса, её лицо он не перепутал бы ни с чьим ещё: она сильно постарела, хотя всё равно продолжала выглядеть не на свой реальный возраст, но – золотые (уже почти посеребрившиеся) косы так же струились вниз, перекинутые через плечо на грудь; зеленые, уже не такие яркие, глаза смотрели с той же сдержанной мудростью; а фамильное королевское золотое колье на шее! Нет, это определенно была принцесса. Но… — Неужели я ехал столько лет?... — Дорогой, кто это? Принцесса его даже не узнала; впрочем, не удивительно, она ведь не видела его столько лет, и помнит ещё молодым рассеянным человеком без роду и племени, но каким-то чудом прибившимся к королевскому рыцарскому ордену… Дракон обнял её за талию, поцеловал в висок и тихо попросил, чтобы она шла в дом с девочкой; она, недоуменно озираясь, покорно исполнила его просьбу, бросив свое растерянное «Идем, милая»; девочка же мрачно посмотрела на рыцаря, молчаливо обещая ему все невообразимые муки, если только с папой что произойдет. Дракон смотрел им вслед – с любовью? рыцарь не мог в это поверить, но это было так; а ведь ему было известно из книг, что такие твари не умеют любить, что алчные, бессердечные, сжирающие людей прямо с одеждой, вытаскивающие из колыбелей младенцев… Выходит, врут эти книги? — Жаль мне тебя, рыцарь, — дракон подошел к нему; и он бы никогда не узнал в этом мрачном, но вполне человеческом господине ту черную тварь, похитившую много лет назад юную принцессу прямо из королевского парка – и не испугался ведь! – Езжай домой, тебе больше нечего тут делать. Рыцарь сел на колодец, закрыв лицо руками; он прерывисто дышал, стараясь сдержать уже свои почти старческие переживания и волнения. — Я столько лет, — произнес он, — столько лет добирался до логова дракона, преодолевая множество препятствий, сражаясь с самыми невообразимыми демонами, сподручниками самого ужасного зла на земле; я терпел самые различные трудности и мучения; и ради чего? — Ну, будет, — дракон остался равнодушным к таким почти предельным страданиям рыцаря; взгляд его горел холодно и равнодушно. – Иди домой, рыцарь. Тебе некого тут спасать: ты сам видел, что принцесса счастлива. — У меня нет дома. Рыцарь встал, слегка шатаясь – настолько ошеломительным было его горе. Глаза не то горели, не то блестели, а в голове не было ни единой мысли, кроме его необыкновенной тупой боли от происходящего. Дракон вновь усмехнулся, глядя на него, но эта усмешка теперь была вовсе не злобно-ироничной, каковой была до этого: скорее… сочувствующая что ли? — Возвращайся, рыцарь. – Он скрестил руки на груди. – Когда вернешься – именно когда вернешься – выполни мою просьбу; выполнять поручения, похоже, единственное, что ты умеешь лучше всего, если не считать фехтования, — в глазах пробежал едкий огонек, — и преодоления своих мучений. Рука его достала из ведра, брошенного девочкой на землю, три предмета: книгу – новую, красивую, обтянутую, кажется, драконьей кожей, с золотой пряжкой и искусной работой лучших мастеров по рисунку; королевский женский перстень с небесно-голубым опалом; и корону – постаревшую, но по-прежнему достойно сияющую золотым блеском. — Это, — он протянул опешившему рыцарю книгу, — ты отдашь в монастырь Сент-Криста на окраине города Драу; ты будешь проезжать мимо него, и как раз по пути отдашь. Попроси переписчика Иакова, чтобы он переписал её и отдал на книгопечатающий завод, а оригинал оставил в самом монастыре: люди должны знать историю принцессы. Рыцарь слегка дрожащими руками принял этот дар дракона; следующим он передал ему кольцо, произнося такие слова: — Это ты отдашь королевской семье: моей жене этот свадебный перстень её ухажера-принца более не надобен. Там как раз её самая младшая сестра идёт на выданье; ей же это кольцо и отдашь. А вот это, — он передал ему корону, — наденешь сам, но по приезду. — Сам? — Да, сам. Теперь иди: тебе больше нечего тут делать, рыцарь. Он посмотрел на дракона, перевел взгляд на окно, в котором была видна детская мордашка со светлыми кудрями (второй ребенок? или третий?), коротко кивнул и пошел обратно в деревню, слегка ежась от такого странного поручения дракона. Когда его не стало видно за деревьями, дракон тихо произнес: — Король умер; да здравствует король. И, постояв некоторое время на холодном северном ветру, пошел в дом, захватив с собой оброненное девочкой ведро.
читать дальшеНикто не знал, как это получилось, кто виноват и что теперь спасёт Вселенную от неминуемой катастрофы, но Кейт влюбился. Вообще-то он дал себе зарок никогда этого не делать – с тех пор, как большеглазая и волоокая девочка Шин, с которой у них так и ничего не состоялось, ушла к несимпатичной тридцатилетней лесбиянке с прокуренным голосом и надрывным поэтическим талантом. Оставшаяся с тех времён чересполосица шрамов украшала его руки и по сей день; Кейту повезло быть начинающим медиком, знающим, как и куда себя резать, но не повезло быть трусом. Глядя на свои окровавленные руки, он внезапно решил, что это всё слишком глупо и неэстетично, и что такие переживания, конечно, стоят чудесных шрамов на руках, но не стоят потраченного времени, и обещал себе больше никогда не влюбляться и уж тем более не переживать по этому поводу. Однако – не получилось: он продолжал напиваться, страдать, смотреть на фотки Шин вконтакте и мрачно курить под «Доктора Хауса» - важного аккомпанемента его грусти. А через месяц – снова влюбился. И снова – очень сильно. Его подруга Эльф (по сути – не подруга, а очередная хорошая знакомая) уже где-то с месяц рассказывала ему о своём возлюбленном – каком-то еврейском мальчике, с которым она познакомилась в Интернете. Он очень добрый, щебетала счастливая Клёпа, умный, ласковый, чудесный! А ещё он возвращается из Шотландии, где учился то ли на культуролога, то ли ещё на кого из этой области! Даже о свадьбе речь заходила! Только врождённый похуизм на дела, происходящие вокруг него, не давали Кейту вставить свои пять копеек в идеалистические мечты Эльфа. Что нет никакого смысла ехать в Шотландию, чтобы учиться там на культуролога (зачем?!), что пройдёт пара месяцев, и он её оставит – конечно, Эльфик милая и всё такое, но строить с этим мечтательно-восторженным существом отношения – упаси боже… И не женится он на ней никогда. Даже навряд ли, что переспит. Судьба его даже столкнула с этим загадочным еврейским парнем; и судьба эта счастливо улыбалась, буквально вталкивая в объятия Кейта окосевшего от такого напора юношу. И Кейт его прекрасно понимал – сам он тоже слегка впал в ступор, пытаясь осознать, кой чёрт Эльфик пришла к нему в гости, когда он хотел побыть совсем один. - Знакомься, это Кейт! Помнишь, я о нём тебе рассказывала? Кейт был хирургом и не верил в естественность гомосексуализма: более того, мог с блеском аргументировать свою точку зрения и раскатать оппонентов, чаще всего являвшихся либо восторженными фанатками слэша, либо некомпетентными псевдопсихологами. Но одно дело – говорить о естественности гомосексуальных наклонностей, а другое – иметь возможность переспать с каким-нибудь симпатичным парнем. Теоретически это было возможно, Кейт никогда не отбрасывал эту мысль в сторону, хотя и предпочитал в основном девочек… Ну, до поры до времени. Нельзя сказать, что он влюбился в него сразу, но заинтересовался так точно. После многочасовых размышлений о природе своего внимания к этому парню, Кейт пришёл к выводу, что он – грёбаный извращенец… И да, ему эта мысль даже понравилась. Немного мазохистски, но понравилась. Они были достаточно похожи, только светло-русые волосы Кейта не вились, и вообще свисали безжизненной соломой вдоль лица, вместо того, чтобы быть взятыми в хвост – как у этого парня Эльфика. Светло-серые глаза Кейта были мелкими, глубокопосаженными и лучились презрением ко всему человечеству, тогда как крупные и круглые глаза его новой влюблённости взирали на мир с интеллектуальной мягкостью и некоторым опасением. Кейт был пониже и помускулистей – был бы совсем красавчиком, если бы следил за собой, а не задротствовал в Интернете. Парень Эльфика – повыше, худощавее и нескладнее, с непропорционально длинными руками и ногами. Наконец, Кейт был давно не брит, а у этого субъекта щетина, кажется, и вовсе не росла… Он смотрел на офигевшего и уже заинтересованного Кейта с растерянной и опасливой улыбкой, протянул руку и произнёс: - Здорово, я Сэм. Кейт не знал, что его удивило больше: неожиданное просторечие его собеседника или приятные манеры и не гейские интонации голоса, поэтому он даже не стал сходу шутить о нём, как делал ранее, со всеми своими друзьями. Просто ответил: - Кейт. На мгновение между ними повисла неловкая пауза, и Сэм, с улыбчивым и недоумённым выражением лица, спросил его: - А по-настоящему тебя?... Кейт на секунду оскорбился – он ненавидел своё имя и предпочитал обходиться никами. Однако сейчас он решил, что, если он не скажет Сэму своё имя, то ему об этом расскажет Эльф – и эта мысль заставило его сдержанно разозлиться. - Лёха. А тебя? - Сэм же, - всё так же улыбаясь, ответил гость. Позже Эльф рассказала Кейту, что полное имя Сэма – Самуил. - Правда, красиво? – спрашивала она, и Кейт отвечал ей: - Не очень. Сокращение нравилось ему намного больше. Кейт стал самым близким другом для неё в это время: он заинтересованно расспрашивал о Сэме, об их с Эльфом счастье, свиданиях, ссорах… Другую девушку напрягло бы такое внимание, но только не Эльфа, всегда видевшую в людях только хорошее. Она подробно рассказывала Кейту обо всём, что тот попросит: о привычках и биографии Сэма (младше неё года на три, культуролог, рано потерял отца, мать – польская русская, отчим – русский еврей, как и отец; любит оперу и у него аллергия на молоко), о том, как они встречаются (слава богу, пока они не целовались!). Что Сэм – истинный джентльмен: дарит ей цветы и мелкие подарки, и не даёт ей расплачиваться за себя. Правда, жалуется Эльфик, он не очень разговорчив: предпочитает слушать, а не говорить, о себе рассказывает односложно и явно не с большой охотой… Она даже хотела его «перевоспитать», но Кейт еле-еле уговорил девушку этого не делать: чем дальше, тем больше её парень казался ему… интересным. К тому же сама идея перевоспитания казалась ему отвратительной и лишённой всякого смысла. Потом Кейт набрался храбрости и попросил у Эльфа номер сэмовой аськи. Её это только обрадовало: Кейту даже на какой-то момент стало стыдно, ведь девушка была уверена в том, что её «мальчики» обязаны подружиться. Конечно, он был с ней согласен, но всё-таки с его стороны это было… мерзко. Впрочем, как будто его это когда-нибудь останавливало. После трёх дней алкогольного угара, страха перед событиями и прочих ужасающих душу нормального человека загонов, Кейт всё-таки рискнул добавиться к Сэму и написать что-то вроде «Здорово, это Кейт». И, о чудо, Сэм ответил ему почти в то же время…
И с этого момента Кейт про себя всё понял. Что теперь он уже от этой влюблённости хер отвяжется. Они списывались каждый вечер, примерно с девяти до трёх утра, обеспечивая друг другу бессонницу и ужасное пробуждение. По выходным было легче, так как парни имели возможность высыпаться… пока у Сэма не случились субботние утренние спецкурсы, а у Кейта – практика в больнице. Потом Сэм рассказывал ему о том, что нового узнал на своих занятиях, а Кейт – травил ему циничные байки про пациентов, невероятно радуясь его реакции: он боялся, что Сэм окажется той ещё барышней, но нет – несмотря на интеллигентность и гуманизм, он очень ценил хороший чёрный юмор. Это, наверное, паршиво так думать о парне, но Кейт не мог удержаться от того, чтобы называть его «няшечкой». Сэм невероятно с этого бесился, и, пожалуй, становился ещё более няшным, чем был до этого. «Я когда-нибудь его трахну, - философски-обреченно думал Кейт, набирая ему ответ. – Чёрт возьми, я гребаный неудачник и извращенец, но я его трахну». Чтобы избавиться от этого наваждения, парень вновь начал неразборчиво ходить по девочкам, пытаясь количеством секса компенсировать его качество. Это приводило его ещё к большей неудовлетворенности: если раньше его цепляла каждая любовница, то теперь он, скорее, находил в них исключительно недостатки и портил этим все позитивные ощущения от секса. Наверное, дело было ещё в том, что Сэм умел его удивлять. Например Кейт задавался вопросом, как этот парень может материться, как последний сапожник, и при этом оставаться няшным интеллектуалом? Почему, несмотря на все вопли, вроде «Врааай, боже, какие же они все тупые, я ненавижу человечество!», он всё равно был гуманистом и идеалистом? Почему, в конце концов, он? Ведь Кейту не нравились такие люди: он подсознательно искал в них какой-нибудь подвох. Он-то и девочек выбирал себе совсем других: шумных, наглых, самоуверенных… Почему он? Всё это заставляло Кейта впадать в ещё более глубокие бездны депрессии и покорно верить в тотальную неудачливость своей личной жизни… Но, опять же, до поры, до времени.
Он невероятно удивился, когда получил от Шин по аське сообщение. Она не писала ему с тех пор, как уехала жить к своей женщине – и что ей с того времени могло от него понадобиться, Кейт не знал. «Привет =) Будь аккуратнее, тобой интересуются. Возможно, это спецслужбы». «Что за нахер?» - подумал Кейт. Подумав ещё немного, он продублировал свой вопрос Шин. «Что за нахер?». «Это я тебя должна спросить, крошка. Какой-то очень вежливый маньяк узнавал сначала у меня, а затем у Николя, можно ли с тобой встречаться. Ты наконец-то начал баловаться под хвост? ;]». Это было… странно. Очень. Особенно для Кейта, наверное, самой скучной мишени для маньяка. Чего там о нём расспрашивать, о парне, ездящим в вуз и в больницу, а в свободное время задротящим за компом? Но, по крайней мере, это было интересно. Очень. «Дай, пожалуйста, его номер». «На, держи. Что там у тебя вообще происходит, ебарь ты террорист?». Кейт посмотрел на номер и похолодел. А вот это было действительно тупо. Особенно для Сэма. Блин, да даже ребёнок догадается писать не от своего аккаунта о таких вещах! Что он, понадеялся на честное слово Шин и Николя? Каким же надо быть наивным идиотом, чтобы вести себя… вот так? И почему Кейт от этого одновременно и счастлив, и испуган? Вечно всё у него не как у людей. Но надо было что-нибудь ответить Шин. Что-нибудь… «А почему я сразу ебарь-террорист?».
Он долго не решался написать Сэму. Он не знал, что ему писать, боялся, что этим их отношения испортятся, что это окажется идиотский прикол Шин и Николя… В голове Кейта творилась невероятная мешанина из противоречивых желаний и стремлений. Конечно же, он бессознательно ожидал потенциального разочарования в Сэме. Причём не только в нём самом – он столько раз обжигался в отношениях, когда люди из нежно любимых становились редчайшими мудаками или, что ещё хуже, совершенно неинтересными. Разочарование, разочарование, разочарование … и так раз за разом. Пожалуй, когда он был всего лишь безответно влюблённым извращенцем, он чувствовал себя куда комфортнее, чем сейчас. Когда есть хоть какая-то надежда. Кейт посмотрел на цветочек аськи: Сэм вышел в сеть. Мысленно выдохнув, Кейт спросил его: «Чувак, что это за херня?». Ответа пришлось ждать долго – достаточно долго для того, чтобы понять, что фраза «О чем ты?» была рождена в колоссальных муках. Интересно, что он хотел ему написать сначала? «Я люблю тебя»? «Ой, да брось, это прикол такой был, не бери себе в голову»? «Они всё придумали»? Что? «Ой, да брось только, ладно? Мне Шин всё рассказала. Какого хера ты писал ей и Николя?». «Можно с тобой встретиться?». Пальцы Кейта замерли над клавиатурой. И что он, чёрт возьми, должен ему ответить? То, что хочет? Но что он хочет ему сказать? «Ты не хочешь мне отвечать?» «Такие вещи надо отвечать лично. Я могу к тебе приехать? И когда?». О ещё лучше. Он к нему ещё приехать собирается. Ну просто заебись. «Давай сейчас. Ты знаешь мой адрес?» «Нет». Ну конечно. На его месте Кейт тоже постеснялся бы признаваться в этом. «Доезжай до метро, и я там тебя встречу» «Ладно». И тут же цветочек аськи стал красным. Что, блять, не так с этим парнем?! Почему, какого чёрта он так себя ведёт? О, Господи, надо было всё-таки его послать… или не надо… Надо было вообще ему не писать. Авось всё рассосалось бы само собой. А теперь Кейт и не знает, что ему делать. Он всё-таки абсолютно ненормален. Не Сэм, а сам Кейт. Ему казалось, что он совсем сошёл с ума.
Он встретил Сэма у метро, как и обещал. Выглядели они всё-таки чертовски по-разному: Кейт в просторной толстовке и джинсах с огромным количеством карманов, Сэм – в пижонском бархатном пиджаке и брюках в полоску. На фоне полуразбитого пивного ларька это выглядело особенно эпично. Они молча взяли по бутылке пива и так же молча направились в секретные запутанные дворики – Кейт немало таких знал. К тому моменту, как Кейт сорвался и воскликнул вполне логичное «Ну, блять нахуй, теперь же объясни мне что-нибудь, дебила ты кусок!», Сэм допил свой «Олд Билли Эль» до половины. - Это всё сложно, - начал отвечать он Кейту, глядя куда-то в сторону детской площадки. - Охуеть блять, - хмыкнул Кейт, в душе прекрасно его понимая. Он тоже бы мямлил и говорил всякие отводящие внимание фразы. Как же глупо это смотрится со стороны. - Заткнись, а? Мне, блин, сложно! Ну, в общем… Сэм не успел произнести ничего очевидного – да и не очевидного тоже: Кейт внезапно схватил его за подбородок и столь же внезапно поцеловал его в губы. Это было неожиданностью не только для Сэма – слегка захмелевший Кейт понял, что произошло только тогда, когда Сэм неловко ответил ему на поцелуй. Они оба чуть не потеряли равновесие в процессе – и прервались лишь тогда, когда Кейт действительно чуть не упал. Сэм схватил его за футболку, держась другой рукой за сетку стадиона. Впрочем, так было даже лучше: Кейт хорошо себя знал – продолжили бы они целоваться, запустил бы он руки ему под рубашку, его бы оттолкнули… или, что ещё хуже, нет. Так что это даже здорово, что всё завершилось так. Может, они забудут об этом… - Прости, - глупо произнёс Сэм, и у Кейта упало настроение. - Да за что? - Понимаешь, я… мне бы… - Сэм чувствовал себя невероятно глупо. – Я не готов этим заниматься, пока я встречаюсь с Сашей. Прости. Сначала с ней нужно расстаться… Кейт едва не взвыл с досады. Настроение его упало ещё больше: то ли от того, что победа была так легка, то ли потому, что Сэм ломался как девчонка, то ли из-за его крайней няшности и благородности – да зачем, зачем себя так вести?! Что, наличие Эльфа не мешало ему наводить справки у Шин – можно ли встречаться с её бывшим парнем? Впрочем, Кейт был человеком с пластичной системой принципов, чтобы не принять это маленькое лицемерие. Но оно всё равно настораживало. Но к Сэму его тянуло по-прежнему. Удивительно. - Но ты уже всё решил для себя? – спросил Кейт, закуривая. Ну что он за хуйню, в самом деле, спрашивает – какая там твёрдость решений, о чём он вообще, это же Сэм, с его-то интеллигентностью и нежеланием никого обидеть. Справедливости ради, Кейт тоже сомневался бы на его месте, но вовсе не потому, что ему жаль Эльфа. Всё-таки он и впрямь последнее уебище. Может, оно и к лучшему, что Сэму стыдно. Всё-таки не так уж этот мир и потерян. - В любом случае я вернусь. А вот это было уже серьёзно. Сэм, в отличие от Кейта, обещаниями не разбрасывается – даже ради того, чтобы утешить обожаемых людей. И это… блин. Это немного пугало. - Точно? - Ну, блин, если я говорю. - Мало ли, что можно сказать. - Действительно… Сэм замолчал, но Кейт для себя всё давно понял: этот вернётся. Точно вернётся. И он не знал, как к этому относиться.
Название: Сочельник Автор: Рентс Бета: Amergin Фэндом: Sherlock BBC Пейринг: Лестрейд|Шерлок Рейтинг: PG Жанр: angst, romance Размер: мини Предупреждения: события происходят за несколько лет до возвращения Джона Уотсона из Афганистана
Название: Час тридцать восемь Автор: Рентс Бета:Amergin Фэндом: Sherlock BBC Пейринг: Лестрейд/Шерлок Рейтинг: PG Жанр: angst Размер: мини Предупреждения: события происходят незадолго до встречи Шерлока и Джона
Когда волосы превращаются в волны может так и начинаются войны
Название: А ты не бойся Глава: Часть 1. Автор: Dit of Moon Переводчик: - Бета: Нео Рамиэрль Фэндом: Soul Eater Персонажи: Кид/Хрона Рейтинг: PG Жанр: POV, флафф, немного юмор, капелька драмы Состояние: закончен Размер: мини-миди Дискламер: моя лишь идея работы Предупреждение: да нет его От автора: Одна из трёх работ, которые будут. читать дальше Хрона выздоравливала медленно. Внешне исцеление прошло хорошо, но вот внутренне всё было не так положительно... Она быстро утомлялась, много спала, мало ела. Восстановление Академии и города шло полным ходом, но возможность участвовать в любой хоть немного тяжёлой деятельности девушке категорически запрещалась. Поэтому она просто присутствовала для своего и общего настроения. Старалась улыбаться, пытаясь дожевать очередную вкусность, которую Мака заставила есть в очередной раз. Хрона привыкала существовать сама по себе, одна в собственном теле. Теперь она повелитель оружия, которого нет. Кровь чиста. *** Мака приходит каждый день. Последней её идеей было изменить обстановку комнаты Хроны. Задумка воплощается в жизнь. С самого утра в комнате девушки царит хаос. - Давайте перекрасим все стены в синий! - Блэк Стар, если тебе нравится этот цвет, не факт, что он нравится Хроне. - Тогда хотя бы пол! - Нет! - Может... - Цубаки, ты что, не слушала меня?! - Когда же вы уже заткнётесь... - Соул, сам затыкайся! - А может, жирафа нарисуем? - На фоне неба!!! - Какого, к чёрту, жирафа?! Наблюдая за происходящим, Хрона продолжала сидеть на кровати, прижимая колени к груди. Она слегка улыбалась. Рядом (ну, относительно рядом - на противоположной стороне кровати), опершись на стену, сидел Кид, также наблюдая за происходящим. В последнее время Смерть младший не особо разговорчив. Может быть, роль играет состояние отца, которое, хоть и стабильное, но всё равно не радует. Может, всё произошедшее заставило задуматься. Может, ещё что-то. Хрона не знала. Она лишь заметила, что его поведение стало другим. Он был один такой. Все остальные не особо изменились, хотя, может, они просто этого не показывали. Хрона задаёт себе слишком много вопросов. Внезапно Кид поворачивает лицо в её сторону. Смотрит внимательно. Хрона не смотрит в ответ, но чувствует на себе взгляд. - Можно с тобой поговорить? - Спрашивает тихо, но уверенно. Не настаивает. - О чём? - слабый ответ. - Не здесь. Не против, если мы на пару минут выйдем отсюда? Хрона соглашается, хоть и совсем не уверена ни в себе, ни во всей этой ситуации. В комнате их отсутствия никто даже не заметил. Они приходят в библиотеку, которая каким-то волшебным образом осталась практически нетронутой всеми недавними событиями. Восстанавливать здесь нечего, поэтому нет ни души. Кид проходит к столу, отодвигает стул для Хроны и садится напротив. - Хрона. Я хочу тебя спросить...не уверен, что ты захочешь или сможешь ответить, но мне бы хотелось услышать ответ. - Я...я постараюсь... Минутное молчание, будто бы Кид собирался с мыслями, хотя, скорее набирался храбрости. - Скажи...что ты почувствовала, когда поняла, что твоей матери больше нет? Такого девушка не ожидала. Нет, она уже думала об этом, но решение было принято давно, и оплакивать что-то сейчас вряд ли имеет смысл. Наверное, это единственный повод, по которому у Хроны не было слёз. - Почему ты спрашиваешь? - Отвечать вопросом на вопрос у Хроны получается как-то само собой. - Мне...после того, что случилось с отцом, мне не дают покоя мысли о том, что его может внезапно не стать. И я пытаюсь понять, каково это. - Но он ведь здесь. Не надо думать о таких вещах до того, как они случатся... - Не могу. И снова молчание. - Знаешь, Кид...наверное, это пустота...я бы сказала, что ещё тоска, но она и так преследует меня...и ещё...я вряд ли могу тебе объяснить, потому что ты любишь своего отца, а моя ма...а меня никогда не любили. Поэтому я не знаю, что это такое...наверное, из-за этого я смирилась с тем, что одна... - Хрона смотрела в сторону, на резной пол, говорила тихо, но слова шли из самой души. Впервые в жизни она так много говорила с кем-то о том, что внутри неё... - Прости... - За что? - Снова вопросом на вопрос. - За то, что спросил. Не думаю, что тебе было приятно отвечать мне... - Ничего. - Тогда можно попросить тебя кое о чём? - Н-наверное... - После ответа Кид резко придвинулся ближе вместе со стулом и тихо произнёс: - Покажи, пожалуйста, свои руки. - Просьба показалось девушке странной, но она послушно показала ладони Смерти младшему. Тот буквально застыл на несколько секунд. - Абсолютная симметрия... - Что? - Твои руки, они...совершенно одинаковые! Вот, смотри! - Кид взял одну ладонь девушку в свою, и принялся что-то увлечённо рассказывать, дотрагиваясь пальцами до бледной кожи. Непривычный контакт с кем-то, кроме Маки, особенно такой близкий, быстро поднял в девушке панику, которую она старалась сдержать всеми силами, но если бы Смерть младший оторвался от её рук,то сразу бы всё понял. К сожалению, Кид не был бы Кидом, если бы это сделал. *** После случая в библиотеке Хрона стала воспринимать Кида лучше. Не то чтобы они много разговаривали или стали общаться больше...с Хроной вообще сложно нормально общаться, но иногда у Кида это получалось. - Хрона, почему ты не ешь? - Я уже поела... - Когда ты успела? - Мака была уверена, что она одна готовит и завтраки, и обеды, и ужины для подруги. Почему она была в этом уверена? Ну, наверное потому, что и на обеде, и на ужине Хрона была вместе с ней. С завтраком такого не получалось, поэтому Мака приносила его позже. Поэтому слова Хроны не внушали доверия. - Мне... - Мы уже завтракали. - Кид, молча наблюдавший за ситуацией, до этого момента решил всё же дать ответ. - Вы? - Да. Я утром встретил Хрону в коридоре и решил, что можно перекусить вместе. - Он безбожно врал. Хотя выражение "безбожно" вряд ли относится к сыну Шинигами-самы. На самом деле, он намеренно проснулся этим утром раньше, накрыл стол на две персоны, потом полчаса измерял, на одном ли расстоянии находятся тарелки, ровно ли лежат ложки, да и вообще, симметрично ли всё на этом столе. Удовлетворившись результатом, Кид отправился за Хроной. Девушка, вопреки своему обычному поведению, не отнекивалась, а с лёгкостью согласилась и даже слегка улыбнулась Смерти младшему пару раз. - Вот оно каааак...ну что ж, это хорошо! - Мака лучезарно заулыбалась, в очередной раз ударила Соула, который презрительно хмыкнул, и продолжила заниматься уборкой. Не то чтобы Кид проникся особыми чувствами, просто его мнение по поводу Хроны изменилось. С ней можно было говорить о вещах, которые крутились в мыслях долгое время. Говорить о тех вещах, которые другие не понимали или просто не осознавали. И была гарантия, что о сути этих разговоров знают только они двое. Это не могло не радовать. Раньше поговорить по душам удавалось лишь с сёстрами, но с ними не особо интеллектуальный разговор получался. Да и для душевного он был слишком...прост. - Эй, Кид, приходи вечером на площадку, поиграем в баскетбол! - Подмигнул другу Соул. Кид любит играть в баскетбол. Он вообще любит спорт. Поэтому на их совместные "игры" ходит всегда (по крайней мере, старается). Времени около семи, а они только начали играть. Но Кид сразу заметил отсутствие одного важного звена... - Мака, а где Хрона? - Она нехорошо себя чувствует. - Ей плохо? - Не совсем, просто нездоровится. А, зачем тебе...эй Кид-кун, ты куда?! - Но Кид уже не слушал. Иногда эта девушка выводит его из себя; хорошо, что это случается редко. И радует то, что хвостики на её голове расположены, как правило, вполне симметрично. Хрона осталась потому, что ей действительно стало нехорошо. Голова болела, а глаза слезились, хотя не факт, что второе было из-за недомогания. Находиться в полной тишине она привыкла с детства, но не думала, что ей этой тишины будет не хватать. Когда в дверь постучали, она уже почти заснула, но пришлось подниматься и идти открывать. - Кид? Ты чего тут? - Зашёл узнать о твоём самочувствии. Как оно? - Неплохо... - Может, ты впустишь меня? - Действительно, Хрона лишь слегка приоткрыла дверь, чтобы было видно лишь половину её лица. - Хо-хорошо... - Хрона отошла от двери, и Смерть младший практически торжественно прошествовал в комнату. Он сел на один из двух стульев, которые недавно появились тут благодаря Маке. Точнее, благодаря тому, что она утащила эту мебель из собственной квартиры. - Хрона? - Что? - Прекрати меня бояться уже. - Я не боюсь... - Тогда в чём дело? - Мне неловко... - Разве есть повод для неловкости? На это девушка не ответила, но покраснела достаточно сильно. Неуверенность во всём на свете - пожалуй, одна из самых больших составляющих характера Хроны. Она знает это. И казалось, все остальные тоже в курсе. Девушка чуть опустила голову, прошла к кровати и забралась на неё, опершись спиной на подушку.
*** - Мака? - Что такое? - Тут же отреагировала блондинка, оторвавшись от готовки. - Мне надо...спросить кое что, можно? - Конечно! Я отвечу на любой твой вопрос! - Мака...почему начинает расти грудь? И тишина. Наверное, это единственная тема для разговора, которую Маке не нравилось обсуждать. Не потому, что она не знала ответа на вопрос подруги. Скорее, она не знала ответа на этот вопрос относительно себя. - Ну... выработка определённых гормонов, да и возраст...а почему ты спрашиваешь? - Ну... - Хрона замялась и покраснела.
Через пару минут
- Да, они действительно выросли... - Вынесла вердикт Мака, поправляя одежду Хроны. Обе девушки были смущены, но по разным причинам. - И что с этим делать? - Радоваться. - Сказала, как отрезала, Мака. Обида нарастала. Блондинка понимала, что обижаться на Хрону бессмысленно, ведь её грудь начала расти сама по себе, а не по чьей-то указке. Но это всё равно огорчало. Ведь её собственная грудь не выросла ни на сантиметр... - Я не вижу в этом ничего хорошего... - Тихо произнесла Хрона и села обратно на диван. Последнее время её тело начало просто сходить с ума. Грудь болела, спать неудобно, к тому же девушка постоянно задевала различную мебель бёдрами. Раньше такого не было. - Да ладно тебе. Не думай об этом, давай лучше пройдёмся по магазинам. Тебе что-нибудь нужно? - Эээ...ну наверное, этот...как там его...ну, на "л"... - Лифчик? - Ага... - Ну тогда точно пошли. В магазинах было людно. Особенно в магазине нижнего белья. И контингент этих людей был ясен... - Эй, Блэр, ты чего тут делаешь? - Работаю! - Довольно ответила кошечка. - Тогда помоги нам... - Хрона-тян, давно пора уже прикупить бельишко! - Эй, откуда ты узнала, что нужно Хроне, а не мне?! - Эээ...Мака-тян, не будем об этом! Мака вновь сильно покраснела, но промолчала. Стоя возле примерочных, она ждала Хрону, которая подозрительно затихла минут 10 назад и всё не выходила. - Хрона, ты там жива? - Д-да... - Ну так чего молчишь? И тишина. - ХРОНА! - Мака нервно отодвинула штору примерочной кабины и обомлела. - Не-не-не смотри!!! - Пыталась прикрыться девушка. Мака никогда особо не замечала в Хроне что-то необычное. Да, девушка странно одевалась, в её гардеробе была одежда тёмных тонов, да и её поведение было не совсем обычным, но к нему за столько времени уже все привыкли. А вот сейчас...сейчас она предстала в каком-то другом виде. Непривычном. Кожа бледная на всём теле, и это создаёт яркий контраст с чёрным бельём. Мака знает, что Хрона выше её самой, но то, что эту разницу в росте создают очень длинные и при этом ровные ноги, она не знала, да и как-то не задумывалась даже. Тонкие руки, длинные ноги, узкая талия - таких девушек Мака видела в журналах. Правда, почему-то они совсем не были похожи на Хрону. - Ты...тебе идёт. - П-правда? - Да. Я никогда тебе не вру! - Ну хорошо тогда. - Хрона улыбнулась и задвинула шторку примерочной кабинки обратно. Ей никогда не нравилось ходить по магазинам, но приходилось. Не из особой нужды, а просто потому, что Мака любила покупать ненужные вещи. Хотя, наверное, эти вещи казались ненужными только Хроне. Когда они вернулись, уже стемнело. - Приходи к нам ночевать сегодня? Мы решили устроить что-то вроде пижамной вечеринки. Все придут. - Хорошо. - Только пижаму прихвати. - Подмигнула Мака и направилась в сторону своего дома.
Вечером-ночью
- Соул, так нечестно! У тебя в кармане лишний туз! - Докажи... Мака и Соул спорили вот уже пять минут после того, как у него из кармана выпала пара лишних карт. В это время Блэк Стар вытаскивал из колоды очередного козыря, Тсубаки делала вид, что не замечает этого, зато Лиз заметила и требовала поделиться. Видимо, одна Хрона сидела и вовсе не понимала ни правил, ни самой игры. - Я на кухню. Хочешь чего-нибудь? - Сидевший рядом Кид поднялся и обратился, по-видимому, к Хроне (все остальные просто не обратили внимания на него). - Попить чего-нибудь... - Тихо отозвалась та. Она всеми силами старалась не смущаться и не теряться лишний раз. Приобретать уверенность в себе оказалось не таким простым занятием, как хотелось бы. Но она честно старалась больше улыбаться, меньше краснеть, говорить уверенно. Кид вернулся с двумя стаканами сока, передав один из них девушке, он снова сел рядом, на этот раз уже немного ближе. - Интересно, долго они так будут? - Ну...думаю, что да. По крайней мере, пока Соул не признается, что играл не честно... - Значит, долго. - Кид откинулся на стоящий позади него диван, закинув руки за голову и прикрыл глаза. Хрона несколько минут наблюдала за тем, как Мака пытается достать из кармана Соула остальные карты, но тот упрямо не давал этого сделать. А затем перевела взгляд на Смерть младшего. На самом деле, она хотела задать вопрос, но передумала. Засмотрелась. Сын Шинигами тоже изменился. Стал выше, плечи шире, лицо приобрело более жёсткие черты. "Сразу видно, что он сын Шинигами". Простые люди такими не бывают... Хотя все, кто её окружают сейчас, и не люди вовсе. - Ты так на меня смотришь, будто хочешь что-то сказать. Я прав. - Поняв, что Кид смотрит на неё, а она этого просто не заметила, Хрона покраснела и отвернулась. - Н-нет... - Тогда я тебе что-то скажу. По секрету. - Как-то совсем тихо прошептал Смерть младший. - Сейчас? - Почему-то в голову полезли совсем не те мысли, каким следовало бы там быть. - А почему нет? - Ну... - Отец нашёл способ вернуть тебе твой меч. Тебе нужно завтра будет зайти к нему и поговорить на эту тему. - Хорошо. - На самом деле Хрона не знала, нужно ли оно ей теперь, когда уже стало привычно жить вот так, практически свободно.
*** - Хрона, ты любишь цветы? - Не знаю. Такой ответ удивил Смерть младшего, он уже было хотел спросить "А какие?", но теперь этот вопрос не будет иметь никакого смысла. Мысли о том, что сказать, сразу же пропали, будто линия оборвалась. Несколько минут подумав, он предложил: - Давай сходим в цветочную оранжерею и посмотрим. Скажешь, что тебе нравится. - Кид не был уверен, что ответ на этот вопрос вообще последует. На самом деле, он сам не особо понимал, зачем спрашивать подобные вещи. Иногда в его голове возникают мысли, которые просто не дают покоя... И лучше бы это были мысли о симметрии. - Да.
Цветы в Оранжерее Кида посажены симметрично, но всё равно растут так, как им вздумается. Это раздражает, и приходится исправлять, отрезать, пересаживать, если на это хватает времени. Стоя сейчас вместе с Хроной возле очередного рассадника определённого вида цветов, он ждал хоть каких-нибудь комментариев. Девушка медленно шагала между посадками, клумбами и кустами, иногда наклоняясь и слегка вдыхая запах, а затем продолжала движение. Она всегда казалась Смерти младшему странной. То, что она не от мира сего, понятно, но она была какой-то...одновременно в себе и совсем не в себе. У Кида никогда не было девушки. Зато кандидаток на эту роль слишком много. Конечно, сын Шинигами, один из лучших, да ещё и с хорошей внешностью. И то, что он помешан на симметрии, не играет большой роли. Это, в принципе, никого не удивляет. - Нравится что-нибудь? - когда уже просто не было терпения спросил Смерть младший. - Да...они все красивые. - С лёгкой улыбкой произнесла девушка и выпрямилась. Ей действительно нравилось всё. Особенно запах. Будто в другом мире оказался. - Мне нравится здесь. - Добавила тихо она и прикрыла глаза. - Можешь бывать тут, когда захочешь. - С придыханием ответил Кид, почему-то его сердце стало биться быстрее. - Спасибо. Она осталась там, а Кид наблюдал некоторое время, но потом дела привлекли к себе внимание, и пришлось покинуть оранжерею, оставив девушку одну. А наутро в комнате Хроны в двух совершенно одинаковых вазах, стояли два совершенно одинаковых букета.
*** Нападение случилось, как и положено, внезапно. С утра, прямо во время занятий. - Профессор, что нам делать?! - Мака, как всегда, спохватилась первой. - Те, кто могут вступить в бой, идут со мной, остальные - вниз! Живо! Нападавших было несколько, и уровень их силы был немаленьким. Мака уже собиралась нападать, как вдруг заметила на одном из балконов Хрону. Та явно не собиралась уходить. Боец из неё сейчас вряд ли получится хороший - девушка так и не успела толком освоиться с новым оружием. Но меч был при ней. Блондинка же решила обождать с нападением и поспешила на балкон. - Хрона, почему ты не внизу? Тебе опасно быть здесь! - Я слишком волнуюсь, чтобы оставаться одной сейчас... К тому же, я хочу помочь! - Последняя фраза прозвучала громко. Обычно Хрона не повышала голос, но сейчас это получилось как-то само собой. - Хорошо, идём! Бежать по пустому коридору, когда снаружи всё грохочет, не самое приятное занятие, а когда одну из стен просто вынесло, и под завалом оказались студенты, не успевшие убежать, Мака оставила Хрону там - помогать выбираться пострадавшим. Оказалось, зря. Второй удар пришёлся по другой стене, и завал пришёлся на тех, кто выбирался из первого. - Нехорошо... - Пробубнила Хрона, смотря вверх на падающие части стены, и в следующую секунду оттолкнула с места стоящую рядом с собой девушку. Выбраться не успели. Когда атака была отбита, начали подсчитывать потери и пытаться разгрести бардак, который теперь господствовал почти по всей академии, Мака старалась идти быстрее, прижимая к себе сломанную руку, и смотрела по сторонам в поисках знакомых лиц. - Мака, тебе надо помочь! - Соул, шедший рядом, говорил негромко, потому что знал - девушка всё равно не послушает. Завидев вдалеке знакомую полосатую голову, блондинка сорвалась на бег. - Кид!!! Ты цел? - Конечно. Тебе, вижу, повезло меньше, давай найдём профессора, он поможет... - Нет, нужно найти Хрону, я оставила её в одном из классов, но теперь я этого помещения вовсе не могу найти! - Идём! А Маку пугало то, что дыхание души Хроны почти не чувствовалось, но об этом она решила пока что умолчать, чтобы не наводить панику раньше времени. - Ну что?! - Я...я не чувствую... - Как..? - На несколько секунд Кид перестал дышать. Нет дыхания души - значит, нет души... - Нет, нет, нет, надо искать! Не смей говорить, что её нет, понятно?! - Смерть младший сорвался на крик. - Заткнитесь оба! - Спокойно сказал Соул, а затем жестом показал замолчать. Где-то недалеко кто-то звал на помощь... Троица сразу поспешила туда. Звала девушка. Она сидела возле разрушенной стены - видимо, выбралась из-под завала. Соул уже помог девушке встать на ноги, когда она сказала : - Помогите, не мне, там, под завалом...я не смогла её вытащить... Окончательное понимание ситуации пришло тогда, когда между большими камнями заметили тонкую бледную руку, со знакомой тканью платья... Завал разбирали осторожно, чтобы не повредить тело. Хрона выглядела ужасно, но главным было то, что в теле ещё теплилась жизнь. Мака это чувствовала. - Она жива. - Уже вслух сказала блондинка. - Соул, найди Профессора Штейна или хоть кого-нибудь! Быстрее! Мака сидела, положив голову Хроны на свои колени, и гладила её по лицу. Кид, всё это время стоявший позади, упал рядом. Именно упал, потому что его ноги просто подкосились. - Мака...она будет жить? - Да. - твёрдо ответила блондинка. Профессор Штейн был цел и невредим, хотя в этом не было ничего удивительного. Хрону забрали, отдав распоряжение всем посетить врача сейчас же.
*** POV Хрона Наверное, так и умирают. Не больно, но давит. Тяжесть по всему телу, которую я чувствую, даже не ощущая самого тела. Дышать сложно... Интересно, а я встречу там...маму или нет? Наверное, она в другом месте. Хотя нет. Я убила не меньше, чем она, так что...да, наверное, мы встретимся. Жалко, что я не успела попрощаться. Холодно почему-то. Разве я могу ощущать холод? Странно как-то. Было ведь тепло, а сейчас холодно...но пропала тяжесть. Наверное, это должно меня радовать. Хотя, разве можно радоваться, когда умер? Или ещё умираешь? Я задаю слишком много вопросов, на которые ответов нет. Где-то внутри совсем холодно. А теперь больно...очень! Наверное, я бы закричала, но разве я могу кричать? Я ведь умерла. Разве мёртвые могут кричать? Но как же больно... Хорошо, что я умею терпеть боль. Забавно получается, при рождении мы одни. И при смерти одни. Каждый приходит один и уходит так же. Вообще, почему я ещё есть? Ведь уже не должно быть ни меня, ни моих мыслей, ни вопросов. О...вот, кажется, и оно... *** - Кид, тебе надо отдохнуть. - Нет. Я буду здесь, пока она не придёт в сознание. Я Маке обещал. - Может, всё же поспишь хоть немного? - Лиз, если тебе нужен отдых - я не держу. Но я буду здесь. Не волнуйся, со мной всё хорошо. - Ладно, как скажешь... Когда палата опустела, Смерть младший выдохнул и вернулся к созерцанию бледного тела на кровати. Две операции Хрона с трудом, но перенесла и сейчас отходит от наркоза. Профессор сказал, что с ней будет всё в порядке, но не особо верилось, особенно учитывая комплекцию девушки. Мака собиралась остаться тут на ночь, но Кид уговорил её всё же пойти домой и клятвенно обещал присматривать за Хроной. На улице уже давно стемнело, но Смерть младший не собирался уходить. Во всей этой суматохе он пострадал меньше всех. Кид не планировал засыпать, однако заснул. Проснулся, когда солнце уже светило, но в палате по-прежнему не было никого, кроме их двоих. - Кид... - Голос на грани слышимости, от которого парень сразу бросился к кровати. Хрона была бледной, глаза были полузакрыты, но она пришла в себя, а это вызвало первый вздох облегчения. - Да, это я, я здесь, что ты хочешь? - Затараторил Смерть младший. - Почему...я не умерла? - Так же очень тихо спросила девушка. Где-то там, в глубине сознания, при разговоре в собственными мыслями, ей казалось, что она уже умерла. А получилось, что нет? - Нет. С тобой всё хорошо. Ну, относительно... Мы... Я... - Забавно... - Произнесла она и отключилась. Слабый организм напоминал о себе. Кид ушёл от неё после обеда, когда пришла Мака и практически силком вытолкала его из палаты.
*** Второй раз за пребывание в Академии Хрона вновь медленно выздоравливала. Ей разрешили вернуться в свою комнату, но сказали два раза в неделю приходить на проверки, также посоветовали много гулять и не перенапрягаться, а лучше вообще не напрягаться. Много гулять не получалось из-за приближающегося рождества. Было не слишком холодно, но долго находиться на улице всё равно не выходило. Холодно. А ещё Кид стал вести себя очень странно. Он просто стал избегать Хрону. Девушка размышляла над этим, но что-то решать не хотела. Мало ли... И всё так бы и продолжалось, если бы не один визит. Вечером Смерть младший пришёл в её комнату. Один. - Можно войти? - Конечно. - Хрона сидела за столом, читая книгу, которую дала Мака. Парень прошёл по комнате, сел на кровать, но почти сразу же поднялся и подошёл к девушке. - Что-то случилось, Кид? - На вопрос Смерть младший не ответил. Его щёки на пару секунд покраснели, но румянец сразу же исчез. - Хрона. Давай встречаться. - На одном дыхании выпалил он серьёзным тоном. - Ч-ч-что? - Я хочу, чтобы ты стала моей девушкой. - По-другому сказал Кид, продолжая так же стоять перед ней. - Эээ... Зачем? - Что значит "зачем"? Не знаешь, зачем люди встречаются?! - Как-то не думала об этом... - Неопределённо ответила Хрона. Она на самом деле не задумывалась над этим никогда. Из-за собственной самооценки, а точнее, из-за её отсутствия; она и представить себе не могла, что когда-нибудь услышит такое в свой адрес. Смерть младший стушевался, снова покраснел, отошёл, сел на кровать, опустил голову и только тогда начал говорить: - Просто...понимаешь, если ты будешь моей...девушкой, то я смогу тебя защищать. Ты же часто такая...ну, в общем, тебя постоянно что-то беспокоит, ты многого боишься, а я...я смогу тебя защитить. Я просто...хочу быть рядом с тобой. Поддерживать тебя... - На этом поток слов прервался, и воцарилось молчание. В отношении Кида оно смущало. А Хрона молчала, потому что думала. Сейчас они поменялись местами. - Хорошо, Кид, давай попробуем. - Через пару минут ответила девушка с лёгкой улыбкой. А Смерть младший просто потерял сознание от волнения. Он пришёл в себя от прикосновения чего-то тёплого к левой щеке. Резко открыл глаза и наткнулся на взволнованный взгляд Хроны, которая сидела на краю собственной кровати, где сейчас лежал Кид. Лицо девушки было далеко, поэтому одну руку он положил ей на затылок, слегка надавил, чуть приблизив, сам приподнялся и коснулся её губ лёгким поцелуем. Теперь настала очередь Хроны смущаться.
*** Кид никогда не давал пустых обещаний. Он приступил к выполнению того, о чем сказал Хроне, сразу же и начал защищать девушку буквально от всего. - Соул, ты идёшь слишком близко. - Мака, ещё раз ударишь Хрону этой книгой, и я тебе её знаешь куда засуну? - Сид, вы, конечно, сенсей и всё такое,но если ещё раз...
Хрона смущалась, а окружающие в лучшем случае удивлялись, а в худшем - бывали шокированы. Как Мака, например. - Кид, может, ты уже успокоишься? Ты пугаешь людей. - Первой заговорила на эту тему Лиз. - Да, Кид ведёт себя, как пёсик! - Своеобразно поддакнула сестре Патти. Кид смерил обоих девушек взглядом аля "Я по-любому прав, а вы по-любому нет!" и промолчал. - Кид...может, ты правда будешь вести себя чуть...спокойнее? - Это говорила уже Хрона, сидевшая рядом со Смертью младшим. Ведь он не слушает никого. А к ней, может, и прислушается. - Я просто не хочу, чтобы они тебя пугали или заставляли нервничать. - Они и не заставляют... Не надо так больше, ладно? - С надеждой спросила девушка, и на лицее её отразилось что-то, заставившее парня за несколько секунд обдумать все свои действия. - Хорошо, я постараюсь. Девушка просветлела, поцеловала его в щёку и уже собиралась заняться своими делами, когда её развернули и впились в губы поцелуем. Когда дыхание закончилось, они оторвались друг от друга: - К-кид... - Ммм? - Довольно отозвался Смерть младший, смотря на лицо девушки. Её тонкие и бледные обычно губы сейчас были алыми и припухшими, что на бледном лице смотрелось очень привлекательно. А Хрона не знала, что сказать. Она всё ещё не могла привыкнуть к таким вот их отношениям. Трудно пускать кого-то в своё личное пространство, привыкать к физическим контактам, преодолевать смущение в его новом образе и многое другое. Но всё ведь хорошо, верно? Всё идёт как нужно. Хрона улыбнулась собственным мыслям и сама потянулась к чужим губам.
Вопрос назрел моментально и буквально за вечер. А есть вообще фанфики по сериалу "Falling Skies"?? В переводе "Рухнувшие небеса", или "Сошедшие с небес". Уже перерыла инет, и ничего не нашла(( Может, искала плохо?